Марина Эльденберт - Парящая для дракона. Обрести крылья [litres]

– А ты? – Я запрокинула голову и посмотрела на нее. – Ты дашь отцу возможность сказать хотя бы что-то… или возможность все объяснить?

– Не знаю. – Мама покачала головой. – Пока что я не готова. А когда буду готова, станет понятно. Между нами ничего нет и не будет, поэтому я не уверена, что мне вообще нужны его объяснения.

– Ты знала, что он промолчал, когда Торн высылал его из страны, ради тебя?

– Лаура! – грозно сказала мама.

– Мне кажется, это то, что тебе стоит знать. И многое другое, потому что я даже не представляю, что ему пришлось пережить.

– Дочь, – мама строго посмотрела на меня, – мой психолог говорит, что худшее, что можно сделать, – это вмешиваться в отношения других людей.

– Он очень умный, этот твой психолог.

– Она.

– Она, – согласилась я, – и я не вмешиваюсь.

Под взглядом мамы соединила большой и указательный пальцы:

– Разве что вот столечко.

– Вот столечко, – поддразнила меня мама, а потом кивнула на стол. – Печенье само себя не съест. Как там поживает моя внучка?

– А ты спроси. – Я кивнула на живот. – Давай.

Мама положила руку мне на живот, и я почему-то даже не удивилась, что в этот момент дочка брыкнулась. Выражение лица мамы надо было видеть! А еще чувствовать – как напряжение и досада после разговора об отце сменяются теплом, радостью, счастьем.

– Привет, Льдинка. – Мама наклонилась чуть ближе. – Это я. Твоя бабушка… Лаура! Это так странно звучит.

Я улыбнулась и потянулась за печеньем и кофе.

Определенно, это была одна из самых счастливых минут в моей жизни.

– Не спится? – Голос Торна раздался так неожиданно, что я подпрыгнула. Насколько можно подпрыгнуть в постели.

– Ты же заснул!

– Когда я заснул, ты тоже засыпала. – Он взял меня за плечи и развернул лицом к себе. – Но вот уже минут двадцать ты лежишь, тихонько пыхтишь в подушку и стараешься меня не будить.

– Угу.

– Угу?

– Я все равно не могу перестать думать про ребенка.

– Про ребенка Солливер, я так полагаю.

– А говоришь, не читаешь мысли.

– Сейчас в этом нет необходимости. Зная, о чем вы говорили, и зная тебя… – Торн сделал многозначительную паузу.

В темноте его глаза без крупиц пламени казались темными. Почти черными.

Я коснулась лица своего мужчины, скользнула пальцами по подбородку, ощущая подушечками легкую небритость, набежавшую за день. Мы с ним действительно почти не говорили о Солливер, так, вскользь. Когда я в приподнятом настроении вернулась от мамы, мне казалось, что я знаю, что делать. На сто процентов была в этом уверена, поэтому мы больше внимания уделили главе Фияна, который, как выяснилось, всерьез задумался над реформой Ферверна как примером для своей страны.

Даже когда я ложилась спать, мне казалось, что меня отпустило.

Но потом я провалилась в легкую полудрему, а вынырнула из нее с дико колотящимся сердцем, потому что мне привиделось, что я в Аронгаре, в клетке, и что мою Льдинку исследуют подчиненные Халлорана. Конечно, это был всего лишь сон, бред, и эти «минут двадцать», как утверждал Торн, я убеждала себя в том, что к ребенку Солливер это не имеет никакого отношения, что с ним такого не будет и что она не будет наблюдать за этим из клетки.

Точнее говоря, она вообще не сможет за ним наблюдать.

А он…

– Торн. Что Арден говорит про этого малыша?

– Пока что рано что-то говорить. Его пламя – учитывая особенность Лодингера, во что его превратил Кроунгард, – пока в зачаточном состоянии и почти все время спит. Но всплески все равно случаются. Незначительные. Чем дальше, тем больше их будет – так уверяет Арден.

– И что будет с Солливер?

– Ей потребуется вливание пламени. Хотя бы минимальное. У нее в организме нет защиты, как у тебя, она на сто процентов человек.

– Но почему Арден уверяет, что она не выживет?

– Потому что женщинам достаточно сложно пережить рождение ребенка с любым сильным пламенем. Что касается черного… – Торн многозначительно замолчал, но потом все же продолжил: – Если сопоставить силу глубоководных с любым другим существующим пламенем, она все равно будет на порядок выше. Даже самая маленькая ее частица.

Я кивнула. Насколько это можно сделать, лежа на подушке.

– И… что с ним будет?

– Зависит от многих факторов.

– Но он же не будет постоянно заперт в исследовательском центре?

– Его пламя сложно контролировать. Говоря по правде, даже я с трудом справлялся со своим, а у меня было подспорье в виде ледяного.

Я прикрыла глаза.

– Торн. Мы должны его усыновить.

Мысленно я готовилась ко всякому, но только не к легкому смешку, поэтому от удивления широко распахнула глаза.

– Я все ждал, когда ты это скажешь.

– Что?!

– Мне не надо заглядывать в твои мысли, Лаура, чтобы понять, что ты чувствуешь и что ты думаешь.

– А что думаешь ты?

– Расскажи мне. – Торн улыбнулся.

– Торн, это не игрушки.

– Я не играю. Мне интересно, каким меня видит моя будущая жена.

Честно говоря, я почувствовала себя прямо как на экзамене!

– А подглядывать в эмоции можно?

Дракон номер один притянул меня к себе.

– Лаура, просто ответь. Что, по-твоему, я чувствую и думаю по поводу этой ситуации.

– Хорошо. – Я удобнее устроилась у него на плече. – Предположительно ты со мной согласен – в том, что задаешься вопросами, как и что делать с этим ребенком. Потому что в мире существует только трое иртханов, способных его воспитать, и один из них сейчас в Рагране. Двое других лежат в этой самой постели и решают его судьбу. Торн, я не могу поверить… мы что, правда решаем его судьбу?

Торн хмыкнул.

– Нет. Мы обсуждаем меня и мои мысли. Продолжишь?

– Ты… Торн, я не знаю. Прекрати меня мучить! – Я извернулась в его руках и заглянула ему в глаза. – Для меня это все слишком серьезно.

– Для меня тоже. Отец запирал меня, когда я был маленьким. Запирал, потому что я не мог справиться с силой, которая меня разрушала. Так он учил меня справляться с эмоциями и чувствами, со всем, что способно спровоцировать выброс пламени, от которого я защищался чешуей. Мой отец знал о моей особенности, рядом была мама, а с этим ребенком не будет никого. Именно поэтому до того, как ты завела разговор про усыновление, я ничего тебе не говорил.

– Ничего не говорил о чем?

– Что думал о том же. Еще до того, как ты встретилась с Солливер, и до того, как узнал о ее просьбе. Но я прекрасно понимал, что не имею права требовать от тебя такое. Мы действительно единственные, кто способен дать ему нормальное воспитание и обучение. Не считая Эстфардхара, конечно, но я его не считаю.

– Это еще почему? – Я приподняла брови.

– Он занят другим. Разгребает последствия действий отчима и пытается отбрыкаться от карьеры политика, но это ему не удастся.