Марина Эльденберт - Парящая для дракона. Обрести крылья [litres]

Теперь уже хмыкнула я.

– Такое чувство, что его мысли ты тоже читаешь.

– Нет, я просто очень внимательный. А еще меня определенно радует тот факт, что в твоем сне он просто продавал рогалики.

– Замороженный крем, – поправила я.

– Не важно. Я даже представлять не хочу, что сделал бы, увидев себя на раздаче бургеров.

Я икнула, а потом расхохоталась. Картина получилась очень живая: Торн в кепочке из «Гритлэйн» раздает бургеры.

– Знаешь, – сказала я, отсмеявшись, – я ведь почувствовала такую ярость, когда она меня об этом попросила. Просто… даже не могу описать, а потом всю дорогу об этом думала. Что такого не пожелаешь даже самому лютому врагу. Того, что она пережила.

– Ты права.

– Я думаю, мы должны сказать ей, что ребенок будет в безопасности. Что мы о нем позаботимся. Как ты считаешь?

– Согласен. – Торн мягко сжал мою руку. – Скажем.

– Когда?

– Хоть завтра.

– Торн, как так получилось, что ты… – Я покачала головой. – Сегодня мама сказала, что я слишком добрая, но я не встречала мужчины сильнее тебя и одновременно способного на такие чувства. Как так получилось, что ты вообще меня выбрал?

– Тебе повезло, – без лишней скромности заявил Дракон номер один. – Но несмотря на все вышеперечисленное, я все равно считаю, что в моих руках самая прекрасная женщина в мире, которая не дает мне выспаться перед рабочим днем.

– Вот так, значит, – сказала я.

Развернулась в его руках, обняла подушку и скорее почувствовала, чем заметила, как мгновенно заснул Торн. Впрочем, я даже не успела до конца осознать эту мысль и тоже провалилась в уютную согревающую темноту.

Я долго откладывала этот звонок. Хотя бы потому, что особого смысла в этом не было – разве что благодарность, но скольких слов благодарности хватит для того, благодаря кому, по сути, я сейчас и была жива. Нет, в кому за мной пошел не Бен, и он не бросался наперерез глубоководным драконам, но он уводил их за собой от меня. Именно он раскрыл заговор отчима, нашел его. Именно благодаря ему Сэфл и мергхандары успели к нам, Кроунгард был арестован только благодаря ему.

Но несмотря на все это я не представляла, о чем буду с ним говорить и как. Поэтому откладывала до последнего. До того самого дня, когда все-таки набрала его номер.

Ответил он не сразу, а когда ответил, его голос звучал настолько холодно, насколько это вообще возможно.

– Не прошло и полгода, как Лаура Хэдфенгер обо мне вспомнила.

Приветствие было вполне себе в его духе.

– Я о тебе не забывала.

– Да неужели? – насмешливо поинтересовался он.

– Ты в курсе, что с тобой разговаривать невыносимо?

– Ты позвонила, чтобы в очередной раз мне об этом сказать?

– Нет, я позвонила, чтобы сказать спасибо.

В трубке воцарилась тишина – та, которую принято называть неловкой и которую никто не спешил нарушить.

– Хорошо, – сказал он наконец. – Пожалуйста. Это все?

– Нет. Я хотела спросить, как ты.

– Мы с тобой не настолько близки, чтобы я раскрывал тебе сердце, а обо всем остальном ты узнаешь из новостей.

Я покачала головой и, хотя мы общались не по видеосвязи и он не мог меня видеть, закусила губу.

– Я хочу поблагодарить не только за то, что ты сделал в пустоши и по поводу Кроунгарда. За то, что ты не бросил Гринни. За то, что ты не бросил меня. За то, что произошло в Аронгаре. Мне не хватило сил признать это тогда, но сейчас…

– Но сейчас уже поздно, Лаура.

– Поздно – это когда кто-то умирает, – сказала я.

– Тебе откуда знать? У тебя никто не умер, насколько я помню. Даже мама вернулась.

– И за это я тоже тебя благодарю.

– На здоровье. Если это все, мне пора идти.

– Бен…

– Риамер Вайдхэн, если не возражаешь. Будет лучше, если мы расставим акценты сейчас.

После случившегося Бен вернул себе фамилию отца. Не только фамилию. Как он и сказал, из новостей я знала, что по предварительным рейтингам он лидирует среди кандидатов на пост правящего в Рагране и что на него готовилось покушение, которое он раскрыл до того, как его успели реализовать. Об этом писали все СМИ, которым было не лень, а не лень было никому. Эта новость прокатилась от Раграна до Ферверна, заглянув во все уголки мира. Она затмила даже появление черного пламени в его крови. Журналисты, уже не стесняясь, называли его Черное пламя Раграна.

– Хорошо, – согласилась я, – как скажешь. Тебе так не терпится со мной попрощаться?

– Ну что ты, Лаура. Я с тобой попрощался уже давно.

Он нажал отбой раньше, чем я успела продолжить.

Какое-то время я смотрела на погасший дисплей, а потом нажала «Удалить номер». Не знаю, когда со мной попрощался Бен, но я с ним попрощалась сейчас.

Полтора года спустя

– Торн, я сейчас умру, – честно призналась я.

– Ты так же говорила, когда рожала Льдинку.

– Тогда было другое дело. Я не могла умереть, не увидев свою дочь.

Льдинка в самом деле оказалась на редкость упрямой (совсем как мама с папой) и отказывалась меня покидать, то есть появляться на свет. Шестнадцать часов показались мне вечностью, которая стянулась в одно мгновение, когда я услышала первый крик и взяла на руки крохотный комочек, роднее которого уже не было никого на свете. Не считая ее отца, который был рядом с нами и напряженно вглядывался в личико.

Этот момент запечатлелся в моей памяти, как и мгновения нашей свадьбы. Впрочем, если последнее быстро разошлось по сети благодаря стараниям журналистов, то рождение нашей малышки, самое сокровенное, было только в семейных архивах. И в уголках моей памяти – точно так же, как сотни мгновений с Торном.

Минуты близости. Минуты наедине. Минуты на виду у всех.

Под вспышками камер или в тишине, согретой приглушенным светом гостиной.

Выходные в Аронгаре, на Зингспридском побережье.

Его взгляд, когда я держала на руках Льдинку, и как бережно он забирал ее у меня. Морщинка между бровей, когда я укачивала сына Солливер, и как он впервые взял мальчика на руки сам.

– Как мы его назовем?

– Эрвер.

– Эрвер? Дословно – обретший новую жизнь?

– По-моему, ему подходит.

Ему действительно подходило. Эрвер родился на два с половиной месяца раньше срока: организм Солливер не принимал никакие вариации пламени. Хотя в случае с полукровками подпитывать мать пламенем мог любой сильный иртхан (в идеале – отец ребенка, но критичным не были и другие доноры любого огня), у Солливер было отторжение всех видов пламени, включая черное и даже синтезированное черное. В конце концов Арден сказал, что ей остается только верить в лучшее.

Роды у Солливер были спонтанными и больше напоминали выкидыш на поздних сроках, поэтому я даже к ней не успела. Но когда впервые взяла мальчика на руки, поняла, что все сделала правильно. Он смотрел на меня, в светло-серой радужке то вспыхивали, то гасли черные искры, которые окончательно растворились, стоило мне немного отпустить свое пламя.