Вероника Иванова - Раскрыть ладони

Ловушка захлопнулась окончательно. Нет, если выживу, больше никогда, слышите боги? Никогда не допущу мысли, чтобы призвать даже завалящую феечку! С ней наверняка не меньше хлопот, чем с демонами, а чтобы избавиться от этого зеленоглазого я бы с радостью уже отдал свою душу десятку других.

— Я и вызывал тебя, чтобы отомстить.

— Но передумал. Почему?

Испугался бессмысленности. Не захотел бесцельных жертвоприношений. Стоит ли объяснять? Наверное, стоит. Ведь на меня тратят время.

— Потому что после такого разрушения не остается памяти.

— О да, памяти не будет, — согласился демон. — А ты хотел, чтобы…

— Не повторялись ошибки. Или люди знали, какую цену придется заплатить.

Наверное, действеннее было бы пойти по площадям и кричать, пока не сорву голос, о гнусном лике Анклава и его слуг. Маги не стали бы меня слушать, решили бы, что я сошел с ума от зависти, но обычные люди… Они могли бы задуматься. Могли бы понять, что без них, неодаренных и презираемых, гнездо магии не имеет никакого смысла и неспособно жить, а тогда… Тогда расклад сил изменился бы, и существенно. Ведь невозможно бояться врага, который во всем зависит от тебя, верно?

Да, так и следовало сделать. Пусть меня схватили бы и либо казнили, либо сгноили в каком-нибудь подвале, но толк бы был. Память о безумце и его странных словах осталась бы. Перевранная со временем, но все же живая.

— Похвальное желание. Правда, знание останавливает только разумных, дураков же наоборот, подстрекает к еще большему разгону… Но да, вы правы: разрушение моими руками ничего не изменит.

В его голосе глухо зазвенела боль. Настоящая, человеческая.

— В этом смысле я еще бесполезнее вас. Никому не нужное могущество, что может быть печальнее? Правда, скорбеть мне давно уже надоело. Лучше улыбнусь.

Могущество, печаль… О чем он? Не догадываюсь. И не хочу догадываться. Я устал. До смерти.

— Но теперь-то ты понял?

Демон молча кивнул и положил «вдову» на стол, рядом с витками алого шнура.

— И я могу… продолжить?

— Как пожелаете. Но не сейчас.

— Почему?

— Вам трудно держать в руке кинжал. Сразу перерезать горло не сможете, придется повторять снова и снова, залить все кровью, измучиться… Пожалуй, я вам помогу.

— Убьешь?

— Нет. Не испытываю ни малейшего желания. Я вообще не люблю убивать. Попробую что-нибудь сделать с вашими руками, чтобы вы хоть чувствовали усилие сжатых пальцев.

Он вернулся к восковым разводам на полу, присел на корточки и некоторое время копался в недрах своей сумки, потом удовлетворенно щелкнул пальцами:

— Ну да, я же не мог их не взять!

Отрезки стальной проволоки со странными кончиками, загнутыми крючком.

— Что это? Орудия пытки? Пустишь мне кровь?

— Вот еще! Хотя, мороки тоже будет немало… Придется потерпеть.

— Что терпеть?

Демон пихнул меня на кровать и сам, стянув со стола моток шнура, пристроился рядом:

— Безделье потерпеть, разумеется! Зато мне нужно поработать, и тщательно.

Проволока замелькала в его пальцах, то подхватывая алый шелк, то отпуская, и не успел я вдохнуть и выдохнуть, было готово странное колечко, состоящее из петель и узелков. Следом возникло еще одно и еще, пока не получилось пять. Соединяя их, постепенно родилось настоящее кружево, но с узором, который вряд ли бы вывязала хоть одна кружевница. Неравновесный. Непонятный. Вызывающий настороженную опаску. Похожий на повисшие в воздухе гроздья капель крови.

— Давай руку!

— Зачем?

Он не стал повторять просьбу, взял сам, продел мои пальцы в колечки кружева, обвил им ладонь и закрепил на запястье широким браслетом, вывязанным из того же шнура. Получилось жутковато, о чем я сразу и сказал. Демон только усмехнулся, снова принимаясь за работу. Прошло не больше четверти часа, и обе моих руки обзавелись странными украшениями, немного похожими на те, в которых щеголяют уроженки Южного Шема.

— И как все это должно мне помочь?

— Поживем, увидим.

Он сладко зевнул и потянулся:

— А сейчас — всем спать!

Сложенные в щепоть пальцы щелкнули меня по лбу, прямо в середину и словно разбили оковы, прежде казавшиеся нерушимыми: я почувствовал, что падаю спиной назад, но не в пропасть, а в небо. Чтобы взлететь снова и теперь уже наяву. Когда проснусь.

— Здесь, правда, живут богатые люди?

Сырой воздух подвального коридора ручейками мутной воды стекает по каменным стенам и собирается в лужицы у нас под ногами.

— Что тебя удивляет, Мэл?

Отец, кажется, не обращает никакого внимания на затхлость и запустение, давно взявшие в плен недра старинного особняка, а вот мне не по себе. Даже немножко страшно, хотя знаю: нечего бояться, пока он рядом со мной. Карлин Нивьери. Мой отец.

Мы и раньше нередко вместе выполняли заказы. Вернее, выполнял он, а я больше смотрел. Только не во все глаза, а «во все руки». И очень жалел, что не могу быть достойным помощником. Так сильно жалел, что сегодня утром отец хмыкнул и сказал: «Ну ладно, напросился! Займемся настоящим делом!» И весело подмигнул.

Собственно, я и ожидал чего-то вроде увлекательной прогулки, а получил… Что заслужил. Холодный и неуютный подвал, в котором мы должны были…

— Да нет, ничего. Па, а ты лично говорил с хозяйкой, да?

— Представь себе.

Не могу представить. Обычно богатеи присылают своих доверенных слуг, чтобы разъяснить суть заказа, и даже печать и подпись на виграмме ставят за закрытыми дверьми. Правда, только после того, как уверяются в полном исполнении всех требований и соглашаются с запрошенной ценой.

Отец уже не раз объяснял мне, что неодаренные боятся магов. Считают, будто мы способны одним лишь желанием зачаровать и заставить подчиняться своей воле. Глупые… Я так и сказал вслух, за что сразу же получил обидный щелбан. Не глупые, а неосведомленные, вот, как следует называть обычных людей. Хотя, потом отец вздохнул и признал, что маги нарочно не раскрывают секретов своего ремесла. Желают слыть всемогущими и внушать ужас. А если я не хочу, чтобы меня боялись? Зачем? Ответ был коротким и непонятным, но угрожающим: «Вырастешь — поймешь».

Да и так уже вырос. Двадцать один год исполнился. До совершеннолетия еще есть время, конечно, но оно и к лучшему. Мне же еще столько всего нужно успеть! Одних узлов и узоров выучить — тьму-тьмущую. А без этих знаний делать будет нечего. Почти. Расплетать заклинания ведь совсем неинтересно… Я хочу совсем другого. Заклинать самому. Видеть, как из моего желания рождается… Чудо.

— И какая она?

— Любопытничаешь?

— Ну-у-у-у…

Конечно, любопытно. Я никогда еще не видел настоящих знатных dyesi. Только мельком, во время праздничных гуляний, на высоких балконах. Говорят, жены и дочери благородных господ утонченны и красивы… Нет, вряд ли они смогут сравниться с моей матушкой! Она красивее всех. Во много-много раз. И не прячет свое лицо, когда выходит из дома. Как говорит отец, грех прятать такое сокровище от мира. Не знаю, сокровище или нет, отцу виднее.