Вероника Иванова - Раскрыть ладони

— Красивая?

— Ты всерьез одержим женской красотой?

Шутит. Правда, при этом смотрит на меня внимательнее, чем прежде. Все правильно, мне еще нужно выучиться, а только потом уже ударять за девицами. Хотя, мои сверстники далеко не все — целомудренны и увлечены учебой, и я тоже мог бы… Нет. Отец ясно сказал: или ты ублажаешь свое тело или оттачиваешь клинок души. Просто сил сразу и на то, и на другое не хватит. А люди, глядя на магов, начинают думать, что нам запрещена близость, или того хуже, что от встречи с женщиной, маг теряет свою силу. Смешно, все-таки. Но отец прав. Они не глупые, просто не знают всего.

— Нет. Мне только хочется…

— Та-а-а-ак.

Он останавливается, ставит масляную лампу на каменную полку кладки, поворачивается ко мне так, чтобы прятать в тенях свое лицо, а мое видеть до мельчайшей черточки. Не люблю, когда отец так делает. И до сих пор не привык. Надо будет, когда получу право называться магом, хорошенько изучить этот отцовский прием и пользоваться им.

— И чего же именно хочется моему сыну?

— Па, я же просто так сказал.

— Неужели?

— Честное слово!

— И я должен поверить?

— Па, я вовсе не думаю о женщинах!

— Ни единого мгновения?

— Ни… Ну почти ни единого!

Он смеется. Негромко и добродушно.

— Знаю. А почему тебя вдруг заинтересовала наша нанимательница?

— Ну-у-у… Она очень богатая, верно?

Отец кивает:

— Да, водрузить вокруг столько камня могут позволить себе только богатые люди.

А мне не нравится. Камень всегда холоден и безжизнен. Куда лучше дерево! Правда, от саэннской жары спасают только толстые каменные стены… У нас дом тоже каменный. Больше, чем наполовину. Но наша семья вовсе не самая богатая в городе. Хотя и не бедная тоже.

— А богатство… Оно меняет человека?

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что…

Харти, соседский парень, недавно остался без отца, занимающего завидное местечко в Регистровой службе. А самого его туда не берут. Да и кто пустит юнца к деньгам? Вот и пришлось семье Оттом проститься с прежним домом, распродать почти все, что имели, и перебраться в квартал победнее. А Харти, встретив меня вчера, скривил рожу и сказал: «Теперь совсем зазнаешься и прошлое забудешь!»

— Какой-то дурак тебя упрекнул?

— Вроде того.

Отец недовольно качнул головой.

— Тебе пора перестать слушать всех подряд. На сотню людей, дай боги, найдется хоть один разумный человек, который понимает: не всем и не всегда благополучие дается даром. А остальные девяносто девять будут корить тебя богатством, красотой, талантом… Да неважно, чем! Потому что у них всего этого нет. Или есть, но не такое, какого бы они хотели.

Конечно, он прав. Но все равно больно. И я даже хотел бы поделиться… Если бы мог.

— А та женщина, она… По ней видно, что богатая?

— Честно скажу, не знаю.

— Как это?

Отец хмыкнул:

— А я не видел ее лица.

— Совсем?

— Знатные дамы всегда носят покрывало, разве не замечал?

— Ну да, но…

— Хочешь сказать, она могла бы сделать исключение для меня?

А почему бы и нет? Мой отец — красивый мужчина, и на него заглядываются многие женщины. Чем неизменно вызывают злость и раздражение у моей матери. Но она зря боится оказаться брошенной, потому что Карлин любит ее. Во всяком случае, не могу представить, кто станет покорно терпеть матушкины придирки, не любя ее!

— Могла. Раз уж лично встречалась.

Он хлопает меня по плечу:

— Личная встреча еще не означает личного интереса, сын! И запомни: богачи снисходят до таких встреч только в одном-единственном случае. Когда дело слишком важное, чтобы быть доверенным лишним ушам.

— И что же тут важного? — Окидываю взглядом коридор, в середине которого мы остановились. — Убрать старые заклинания и сплести новые? Это важно?

— Вполне. Вот представь только, хозяйка узнала, что к ней собираются нагрянуть воры. Что это означает? Они откуда-то прознали, как обойти магические ловушки. Можно просто и открыто заменить заклинания, но можно… Попробовать захватить воров и узнать, кто продал им хозяйские секреты. Поэтому мы будем плести не смертоносные чары, а только удерживающие.

— Но ведь… Когда воры будут пойманы и допрошены, их…

— Убьют, разумеется.

Отец продолжил мою мысль спокойно, даже равнодушно, а меня передернуло, как от порыва холодного ветра.

— Не думай о них, Мэл. Они выбрали свою дорогу, мы шагаем по своей.

— Но мы будем виноваты в том, что…

Отцовская ладонь сжала мое плечо.

— Никогда. Слышишь? Никогда не вини себя в чужом зле. Богачка может ведь и сдать воришек Городской страже, чтобы они получили законное наказание.

— Но ты сказал, что…

— Да, скорее всего, она отдаст приказ убить.

— Почему ты так решил?

Он помолчал, глядя в сторону, на уходящий в темноту коридор.

— Я не видел ее лица, это верно. Но зато слышал голос. Наша нанимательница из породы людей, которые действуют по одним им ведомым правилам, а чаще и вовсе без правил. Деньги и власть, знаешь ли, быстро уверяют человека во всемогуществе и вседозволенности… Ладно, не будем сейчас об этом говорить. Согласен?

Киваю. Конечно, не будем. И так что-то жутковато становится… Это все мое воображение. Получило подходящую игрушку и разыгралось. Сразу стали мерещиться зловещие тени, холодное дыхание призраков, текучие лужицы…

Стойте-ка. Дыхание мне не чудилось. Невидимые занавеси и впрямь колыхнулись, натянулись, словно зацепленные кем-то или чем-то, и отпрянули назад, то ли разорванные, то ли освободившиеся самостоятельно. Надо сказать отцу. Он не особенно прислушивается к моим рассказам о нитях, висящих повсюду, но и не оставляет совсем уж без внимания.

А почему я подумал о лужице? Опускаю взгляд. Точно! Мы же стояли на сухом месте, а теперь у ног отца явственно заметно мерцающее в отсветах лампы озерцо. И не только у ног, но и на них…

— Прочь!

Отец толкает меня так сильно, что я не могу сохранить равновесие и падаю, откатываясь на несколько футов дальше по коридору.

— Па?

Он стоит неподвижно и напряженно, словно пытается что-то понять или услышать.

— Уходи!

— Что случилось?

— Скорее!

Теперь лампа хорошо освещает его лицо, и я вижу то, чего никогда не ожидал увидеть. Страх. Но страх не за собственную жизнь, а за… Мою.

— Па…

— Если ты не уйдешь…

Я умру. Это понятно. Но от чего?