Тальяна Орлова - Академия нечисти: пленных не берем [СИ]

– Я этого не говорил, ты сама додумала. Но тебе все еще не пришло в голову, что резерв – это просто емкость? Он же ограничитель. Какого бы объема сумку ты ни носила с собой, вещей во всем остальном мире поместится больше, чем в твоей сумке.

Вот это уже был ответ. У меня в груди мелко-мелко затряслось. Возможно, так душа забилась о ребра, все же осознав то, что было давно очевидно. И ей не хотелось этого знать, не хотелось верить. У меня голос сдал:

– И ты знаешь о предсказании…

Лоран перебил:

– Кажется, о нем знаешь и ты. Итак, Лита, в итоге этими кругами мы подошли к главному. Повторяю вопрос: что же Оланиру от меня нужно? Потому что я не сомневаюсь, что ты явилась сюда по чьему-то приказу – ваших генералов, Совета Знающих или бесы разберут кого еще. Я хотел твоей безусловной взаимности, чтобы ты сама начала обо мне заботиться и сама обо всем рассказала. Прямо сейчас я ставлю на кон всё – скажи, я задаю эти вопросы в правильное время? Так чего от меня хочет старый враг, если прислал сюда тебя?

В правильное время. Ничуть не поспешил. Хотел не хотел, но и его партия сработала, ведь мне сейчас далеко не все равно. А Оланир хочет, чтобы ты погиб намного раньше, чем мог бы. Чтобы пошел добровольно защищать землю старых врагов, а не ждал здесь – в подарок, возможно, получив еще годы жизни. Сколько стоит неделя, месяц, год? Сколько стоит возможность обзавестись детьми и оставить после себя хоть какой-нибудь след? Я не знала, в каких монетах или благах оценивать такие вещи, потому ничего вслух и не произнесла.

Преодолевая заторможенность, резко шагнула к Лорану, схватила за переносной резерв и дернула, разрывая цепочку. Притом смотрела снизу в глаза, пытаясь сказать хоть что-то внятное. Но никакие слова моей внутренней бури обрисовать не могли. Не найдя подходящих, я просто его поцеловала.

Лоран ответил, положил ладони на мое лицо, но через несколько секунд резко выдохнул и отстранился. Выдавил из себя вымученную улыбку:

– Не то чтобы я был против, но мешают сомнения, что ты так просто уходишь от ответа.

Я сморгнула с глаз накатившую боль и решилась высказаться:

– Ты намеревался меня влюбить в себя, так празднуй триумф. Вот я, перед тобой, открыто признаюсь, что ты мне нравишься, бездарный или, вернее, самый одаренный сын империи. Нравишься настолько сильно, что я назвала бы это любовью, если бы не боялась, что потом задохнусь, если произнесу это вслух. У тебя получилось – я уже наболтала больше, чем имела право. Потому целуй меня так, словно это последняя возможность, а не спрашивай. Ведь слова уже ничего не решат, верно? Зачем тебе слышать, что я пришла с добром, но злом конкретно для тебя, а теперь надеюсь, что эту грязную работу сделает кто-нибудь другой?

Поскольку он так и застыл, все еще в чем-то сомневаясь, я сама снова потянулась к его губам. Но Лоран бездумно отстранился, попытался что-то сказать, а мне пришлось перебить шутливой угрозой:

– Оланирцы пленных не берут, но силу применить я сумею. Сам же меня в этом подозреваешь, так что сдайся без болезненной проверки.

Но его все еще тревожили сопутствующие обстоятельства – будто бы они были важны. Будто бы они были важнее того, что между нами уже случилось и отмене не подлежит – и болеть это будет очень долго. Быть может, до конца жизни не забудем. Особенно если жизнь окажется столь короткой, что уже мельтешит на горизонте феерическим финалом. Лоран же все еще спрашивал о несущественных мелочах:

– Лита, ты вряд ли родилась в стае Синиц… Может, расскажешь о себе хоть что-то? Ну, раз мы все равно друг в друга вляпались без оглядки? Пойми же, что я уже сорвался в пропасть, все равно уже не остановлюсь, но подари мне хоть какое-то облегчение – скажи, что ты не враг мне или империи…

Я обхватила его за шею, прерывая почти бессвязный словесный поток, притянула к себе, скользнула языком по губам, приоткрывая. Лоран задрожал – не выдержал и ответил, перехватывая инициативу. Я не сразу поняла, что с его дрожью задрожали и стены – слабая, едва заметная вибрация всего пространства вокруг. Даже не открыла глаза, чтобы изумиться такому чуду. А если бы открыла, то стало бы не так горячо от страсти, а тихо и пусто – от осознания, что больше нет вариантов. Когда дрожит этот худощавый, красивый, но довольно обычный с виду парень, когда он окончательно запутывается в эмоциях, то даже мир вокруг начинает резонировать. Он, способный взмахом руки тьму обратить в свет, предпочитает вечерами мыть посуду, а с каждым новым утром придумывать забавные проказы с друзьями. Каждый его день важен, потому что их осталось мало. Он не влюблялся раньше, чтобы не оставлять любимую потом с растерзанным сердцем, когда его не станет. А потом в его жизни приключилась Лита Ворон, имени которой он даже не знает. И Лоран определенно имеет право побыть счастливым с ней хоть сколь-нибудь времени, особенно когда сама она мечтает о том же – быть счастливой рядом с ним.

Я не стала останавливать, когда его пальцы принялись быстро расстегивать пуговички на моей рубашке. Лишь приоткрыла глаза и заглянула в его – сейчас от желания черные. И когда, в какой момент избалованный мерзавец превратился для меня в самого близкого человека на белом свете? Вздрогнула, когда поняла, что не ошиблась в недавних ощущениях – пространство вокруг пульсировало. Это можно было увидеть слабыми колебаниями поверхностей, но ощутимее получалось чувствовать. Все вокруг билось дробно, совпадая со стуком моего сердца. Или это так сердце Лорана стучит? Все быстрее – ту-дук, ту-дук. Оно провоцирует все вокруг подстраиваться, что означает, что Лоран окончательно перестал контролировать себя и свою магию.

Я снова закрыла глаза, подставляя шею под жаркие касания. Не очнулась, а наоборот, окончательно погрузилась в заразное вожделение, когда ощутила его пальцы на голой горячей коже. Лоран подхватил меня, поднял – и я не стала обращать внимания, куда он меня несет. Столовая, куда в любой момент может кто-то нагрянуть – не самое романтичное место, чтобы отдаться без остатка любовному порыву, но не в моем случае. Я уже тогда знала, что эти минуты, эти капли боли и удовольствия – последние. И самые важные до конца моих дней.

Придавленная жарким телом к стене, я не вскрикнула, когда он рывком вошел в меня. Эта боль не имеет значения в сравнении с болью настоящей, которую уже не переживешь. Я лишь задурманенным взглядом отыскала его губы и снова потребовала поцелуй. Красивая и печальная история страсти, которая заполняет целиком тело и мысли, выдавливает все остальное. Жаль, что и у нее есть финал. Мое рваное дыхание перемешивается с его хриплыми стонами, нарастает темп вместе с ощущениями. Кажется, я даже не издаю притом ни звука – пусть все останется во мне, невыкрикнутое, невысказанное, только мое.