Андрей Минин - Княжич

— Как не знать? — Подтвердил староста. — Нам лекари не по карману, вот и лечимся тем мхом. Припарки из него чудеса творят. Радикулит вот отступил, как не бывало, — погладил он свою спину.

— Вот. Теперь я мох выращиваю. Уже год как, после того как они сгинули, пусть земля им будет пухом.

— Пусть, ежели что, хоть и гниловаты они были по натуре, втридорога товар, продавая, — перекрестился он. — А пожаловали то к нам зачем, благородие? Нужда, какая?

— Познакомиться, торговлю наладить.

— Так нам и торговать то нечем, — развёл руками Михась. — Ярмо своё несём, мытарям наместника всё отдавая. Должны понимать.

— Это я вижу, — покачал я головой.

Ни света, ни газа в деревне нет. Я уж не говорю о канализации или каком-то производстве. Только три десятка покосившихся, потемневших от времени срубов, благо хоть крыты они были шифером, а не землёй и травой, как я боялся.

— Чем же вы тут живёте тогда? — Удивился я.

— Токмо молитвами, — поцеловал он крест на груди.

— Молитвами сыт не будешь, — кривовато улыбнулся я.

— Это само собой, — веско покивал староста. — У нас и коровки имеются и свиньи с курями. Всё как след, чай не голытьба какая.

— Эээ… — Переглянулся я с Алисой. — А мыто чем платите?

— Золотишком, — признался Михась. — Нам то оно не надобно, а мытарям только в радость, если мы им жёлтый металл заместо яиц и пушнины отдаём. Тутово в ручье и намываем, благо не пересыхает никогда и аж зимой-летом мыть можно. Даже наши сорванцы справляются, — кивнул он на головы малышни над забором.

— И лишка не остаётся? Всё как налог отдаёте? — С подозрением спросил я.

— Так, а зачем тебе это знать, отрок?

Из благородия стать отроком. Быстро он пластинку сменил.

— Торговля, — улыбнулся я хитрому старосте. — Мы можем поставлять вам лекарства, помогать с лечением больных, скупать не только золото, но и ту же пушнину, поставляя взамен всё то, что производим на месте и что закупаем в Сибирске. Одежда там, туалетная бумага. Ещё раз повторю, без накруток.

— Бусы, благовония, — похихикал Михась.

— А вы, похоже, не такой… Эм, — не мог я подобрать слово, которое его не оскорбит.

— Дремучий? Дерёвня? Чурбан? — Улыбнулся он в ответ. — Лучше выглядеть забитым до невозможности и дерёвней, чем отдавать последние штаны шавкам наместника.

— Так лютуют?

— Управы на них нет. Думают, мы тут законы не знаем и наглеют сверх меры, а слово поперёк скажешь, так сопровождающие их полицаи так по хребтине надают, что и не рад будешь.

— Не боитесь мне об этом говорить?

— Так вы человек хоть и новый здесь, но уже известный. Плохого за вами замеченного не было. Всякого привечаете.

— Значит торгу быть?

— Отчего бы и не поторговать? — Усмехнулся Михась

Лично я заниматься этим не стал, а перепоручил одному из своих людей, открыл он закрома нашего передвижного магазина, яростно торгуясь с набежавшими незнамо откуда женщинами. По подвалам они что-ли прятались?

— Смотришь на них, и плакать хочется, — Повздыхала Алиса. — Как они только так живут? В этой грязи?

— Ко всему привыкаешь. Вот они и приспособились.

— А заметил, сколько здесь женщин и детей, хотя мужчин всего ничего? — С хитрецой спросила Алиса. — Знаешь, почему так?

— Не знаю, но ты, похоже, очень хочешь рассказать?

— Видела я такое, — покивала она. — Мужчин в город забрали, на работы там, канализацию городским копать или дома строить, да так они там и сгинули, не вернувшись и оставив жен вдовами.

— А это законно? — Засомневался я. — Они же не холопы? Свободные крестьяне вроде как.

— Законники почитай, — вздёрнула нос жена. — Всё по «правде русской».

— Так, а дальше что? Откуда столько детей тогда? Мужчин же нет?

— Женщину остаются одни, а ласки хочется, да и с хозяйство помощь нужна вот им и помогают…

— Кто? — Совсем запутался я. — И как?

— Снохачи, — хихикнула Алиса. — Ну, это когда старший в крестьянской семье, обычно отец сгинувшего на чужбине жениха спит с…

— Дальше можешь не объяснять, я понял, — прервал я её. — Как то это всё неправильно, — по-новому посмотрел я на многочисленных детей на улицах, весело хвастались они леденцами на палочке, которые я приказал раздавать бесплатно. Как и некоторые другие вещи первой необходимости.

— Такова жизнь, — пожала она плечиками, — и не нам менять многовековой уклад.

— Теперь я понимаю, почему все стремятся уйти под руку бояр и князей. Те хоть заботятся о своих людях, а не дерут с них три шкуры, как наместники, вынуждая жить в таких условиях, — прошли мы мимо кривого загона для свиней, с которыми играла девочка лет пяти, очевидно приставленная мамой приглядывать за живностью, копошилась она вместе с ними в земле, называя хрюшек по именам. Пчёлка, Василиса и Пяточёк.

— Не всё так просто. Поверь, работать на некоторых бояр куда хуже, чем жить вот так, — вручила она малышке горсть конфет, поблагодарила нас шмакодявка, убежав прятать свои сокровища.

— Только дурак будет плохо заботиться о служащих ему людях. Они — наше богатство. Чем образованнее, умнее, и счастливее они, тем сильней весь род. Но быть слугой нужно ещё заслужить. Словом и делом, как говорится.

— Ути-пути, мой княжич, — чмокнула она меня в щёчку, под хихиканье ребятни, заметивших что мы делимся конфетами.

— А, ну брысь отсюда, — шуганул я их, покраснев.

— Значит отказался? — Переспросил я мутного переговорщика из канцелярии. — Так?

— Да, как я вас и предупреждал, Семён Андреевич. Извиняться он не будет, — передали мне письменный ответ хана.

Прочтя, что там намалёвано, я только поморщился, поняв, чем мне грозят слова между строк и отбросил послание самого Утямыш-Гирея в сторону.

— Старый пердун, — проворчал я.

Хотя этого стоило ожидать. Мда.

— Император в лице наместника Сибирска может выкупить у вас пленников, — зачастил тот самый продажный клерк, что приходил ко мне в прошлый раз. — Не отказывайтесь сразу. Подумайте. Зачем они вам? Не казните же вы их и в самом деле! — Экспрессивно всплеснул он руками. — Ведь так? — Пытался он вызнать мои дальнейшие планы. Вот жук.

— Спасибо. Вы свободны, Аверьян Филиппович, — не собирался я отвечать на его вопросы.

— Но, — попытался он возразить, однако ребята из моей дружины вежливо его выпроводили. Встречаться с разными мутными типами я предпочитал в своём доме и под охраной.

Как только они оставили меня одного, я крикнул:

— Алис, выходи, давай. Знаю, что подслушиваешь, — улыбнулся я, давно заметив тень под дверью нашей спальни.

— Я не подслушиваю, а беспокоюсь, — невозмутимо вышла она, перестав греть уши.

— Да, да, конечною… Если хотела, могла бы сидеть рядом, а не прятаться в комнате, — заметил я.