Элис Хоффман - Уроки магии [litres]

« Знаешь ли ты, как сильно я хочу тебя, все еще хочу и буду хотеть всегда? »

В маленькой кровати, в комнате под свесом крыши, Мария сказала Самуэлю, что он не должен ее любить.

– Если желаешь жить, – сказала ему Мария, – ты должен держаться от меня подальше. Поэтому я всегда говорю тебе: «Уйди».

– Это единственная причина?

– По правде говоря, ты очень назойлив.

Они оба рассмеялись.

– Как и ты, – сказал он, обнимая ее.

По мнению Самуэля, то, что они делали, не имело значения. Он уже погиб. Какое проклятие могло быть хуже сожжения его матери в Португалии? Если жизнь его кончена, пусть последним, что он увидит, окажется дождь на оконном стекле, белые оштукатуренные стены, черные волосы Марии, падающие на ее плечи, рассвет над Манхэттеном, небо чистейшего темно-синего цвета, небесная синева, которая означала конец ночи любви.

Старик о них знал. Он нередко забывал, какой сейчас год и в какой он стране, но некоторые проявления жизни были незабываемы и безошибочны. Например, вполне очевидны звуки любви. Абрахам слышал их ночью и радовался, что его сын сумел обрести счастье в этом жестоком мире. А теперь Мария опаздывала на завтрак, и, думая об этом, Абрахам хмыкнул. Он сам спустился по лестнице и теперь сидел за столом. Вдвоем с черной собакой они терпеливо ожидали, когда их накормят, хотя час завтрака давно прошел и в животе у них бурчало. Обычно Мария просыпалась затемно, гораздо раньше Абрахама. Но сегодня солнце уже несколько часов как встало, а старик и волк все еще ждали.

Когда Мария наконец спустилась, на ней было аккуратно застегнутое черное платье. Она потратила некоторое время, чтобы расчесать спутанные волосы и вымыть лицо черным мылом. Выглядела она отдохнувшей, хотя почти не спала.

– Мне показалось, ночью я что-то слышал, – сказал Абрахам. – Очень поздно, когда людям положено спать.

– Вы ничего не слышали, – заверила его Мария, поставив на огонь воду для чая.

Абрахам Диас любил крепкий чай с ломтиком лимона, когда Марии удавалось разыскать этот драгоценный фрукт на рыночных прилавках.

– Я знаю, что слышал. Может быть, теперь Самуэль останется.

Старик всегда ел по утрам бутерброды, которые ему готовила Мария. Киперу дали порцию мяса и костей.

– Не останется.

– Нью-Йорк пошел бы ему на пользу, – настаивал старик. Самуэль Диас стал богатым человеком и легко мог заняться работой иного рода, какой-нибудь вполне законной деятельностью: импортировать ром с Кюрасао, ввозить рулоны шелка из Франции или найти склад с конторой поблизости от Мейден-лейн. – Живи Самуэль здесь, ты бы знала, когда у него приступ лихорадки. Он был бы на твоем попечении.

Мария бросила на Абрахама быстрый взгляд.

– Этого не будет, – заверила она старика, готовя для себя чашку Освобождающего чая, смесь, которая ослабляла хватку любви, действующей на человека, особенно в сочетании с горькими настойками и корнем свежей редьки.

– Его можно убедить, – сказал Абрахам. – Если ты мне поможешь это сделать.

Абрахам Диас считал, что Манхэттен – лучшее место для жизни на суше. Португальские евреи прибыли туда из Бразилии в 1654 году, когда Португалия освободила Бразилию от голландского владычества и принесла с собой инквизицию. Людей, живших изначально в Португалии, приветствовал губернатор Питер Стейвесант [35], который сначала не желал принимать группу из двадцати трех человек без дома и гражданства, пока на него не надавила Голландская Вест-Индская компания в лице первого владельца дома на Мейден-лейн Якоба Барсимона, много лет в ней работавшего.

Разрешения на строительство синагоги новые эмигранты не получили, но мужчины собирались ежедневно; по пятницам Абрахам Диас тоже ходил на эти вечерние сборища в маленьком домике около гавани. В 1655 году евреи-налогоплательщики вложили почти десять процентов стоимости в постройку стены, которая отделяла шедшую вдоль нее Уолл-стрит и весь город от необжитой местности. Евреи, которых вначале считали людьми пришлыми, вскоре уже работали часовщиками, портными, мясниками, поставщиками рома, шоколада и какао. В Манхэттене терпимо относились к чужой вере, и, если ты не раздражал соседей и не привлекал к себе внимания, мог поклоняться любым богам.

– Пусть ваш сын остается тем, кто он есть, – ответила Мария Абрахаму. – Человеком, который живет в море.

– Люди могут меняться, – заверил ее старик.

Сам он собирался приобщиться к земледелию: разводить овощи, что в своем преклонном возрасте расценивал как неожиданное удовольствие.

Мария отправилась к Северной реке в западной части города – купить пикши и трески, чтобы сварить Самуэлю на ужин бульон из рыбных костей для укрепления здоровья. Он лечился уже целый месяц, и состояние его заметно улучшилось. Днем Самуэль сидел вместе с отцом в саду, нежась в тусклых зеленоватых лучах солнца, охотно выслушивая истории, которые Абрахам ему рассказывал уже десятки раз. Он только что помог отцу высадить грядку латука, что Марию несколько встревожило. Зачем Самуэлю беспокоиться об овощах, если его здесь не будет и он не увидит, как они растут?

Мария предполагала, что он должен уехать уже к концу недели. Вдали от нее он окажется в безопасности. «Королева Эстер» давно стояла в доке, деньги у матросов заканчивались, и очень скоро они будут готовы вновь выйти в море. Марии казалось, что она заметила в глазах Самуэля тоску по морскому простору, вольному ветру и прохладному соленому воздуху. Он явно скучал по прежней жизни, когда ему не нужно в назначенное время сидеть за обеденным столом здесь, в Нью-Йорке, где звезды в два раза бледнее, чем на море. Самуэля тянуло в гавань, к Вратам ада [36] Врата ада (Хелл-Гейт) – узкий канал пролива Ист-Ривер в Нью-Йорке между островом Уорд и микрорайоном Астория в районе Куинс. , где он подолгу смотрел на голубовато-серый Нью-Йорк, город, окруженный водой, которая звала его вдаль вопреки желанию остаться. Широкая Северная река, позднее названная Гудзоном, текла в двух направлениях: морская вода устремлялась к северу, пресная вода – в океан. Эта река никак не могла принять решение, и Самуэль чувствовал это. Он был рожден под знаком воды и сам часто находился в нерешительности: страстно желал покинуть город и одновременно хотел остаться. Марию позабавило, что Самуэль сделал из бумаги кораблик. Каких только развлечений не придумывают моряки, чтобы скоротать долгие часы в море! Мастерят подарки ко Дню святого Валентина из раковин, складывают лодки, журавлей, птичек и рыб из бумаги, рассказывают истории или погружаются в молчание. Когда Мария пустила бумажный кораблик в реку, тот перевернулся сначала на один бок, а потом на другой. Кораблик не уплыл с приливом или отливом, на юг или на север, а продолжал двигаться по кругу, пока Самуэль не вытащил его из воды. Он воспринял это как знак собственной нерешительности. Иногда поутру он упаковывал свою дорожную сумку, а порой не мог представить себе, что когда-нибудь покинет Нью-Йорк.