Игорь Ковальчук - Северянин

– Да не то чтобы языком, – объяснил единорог. – Я уж скорее пользуюсь магическим способом. Язык у меня не человеческий. И горло тоже.

– Чарами, значит, владеешь, – проговорил викинг. – Меня научишь?

– А с чего вдруг?

– Как это? По дружбе, ну, и в благодарность за помощь, конечно.

– Мы же договорились, что я, открыв тебе нашу тайну, уже тебя отблагодарил.

– Это ты решил за меня, разве не так? Я ведь молчал, кажется.

– Ну а что ж ты молчал? Надо было спорить.

– Вот сейчас и спорю. А будешь возражать, навьючу на тебя все наше продовольствие – пусть мой конь отдохнет.

– Вот еще! Я тебе разве грузовой единорог?

– Не выделывайся, а то превратишься в грузового осла.

Путешествие получилось веселым. По вечерам скандинав устраивал для себя лежбище и разжигал костерок. Он уже обзавелся маленьким котелком, в котором кипятил себе воду с травами или даже варил что-нибудь, если хотелось есть. Первый раз молодой мастер старательно спутал коню ноги, а следующим вечером единорог вступился за своего «младшего собрата».

– Дай ты ему отдохнуть! Я прослежу, чтоб он не убежал.

– Точно проследишь? – недоверчиво переспросил усталый и потому особенно раздражительный Агнар.

– Точно.

– Смотри, если сбежит – я тебя оседлаю.

– А ты сначала поймай!

– Ну давай, удирай! И придется тебе без магии остаться. И без человеческих самок.

– Уел, – шумно фыркнуло волшебное существо. Лошадь викинга принялась со вкусом объедать молодую травку, пробивавшуюся сквозь толстый слой палой хвои.

В этот вечер скандинав спокойно улегся спать, в уверенности, что все будет хорошо. Единорог куда-то увел жеребца – должно быть, на ближайший луг, в поисках травы погуще и послаще. Все последующие вечера молодой мастер проводил в одиночестве, но по утрам оба скакуна оказывались на месте – сытые, довольные, отдохнувшие.

Чем дальше на юг, тем лес больше редел, правда, молодой поросли в этих краях хватало, в том числе и явно посаженной человеческими руками. Викинг знал, что белги, гойделы и представители прочих кельтских племен, хотя и рубили много деревьев для своих нужд, но обязательно засаживали вырубленные делянки саженцами тех деревьев, которые им указывали друиды. Частенько бывало так, что селяне не просто совали в землю семечко, а тратили уйму сил и времени на то, чтоб в хорошей, старательно удобренной навозом и золой земле вырастить саженец, и лишь потом пересаживали его в лесную почву и не оставляли без своего попечения.

Сначала Агнара это удивляло – у крестьян и так слишком много забот, чтоб еще тратить свое время и усилия на заботу о древесной поросли. Он принял эту сторону жизни белгов, как дань уважения к друидам и лишнее доказательство того, что жрецы леса всесильны в этом обществе.

Но потом он взглянул на это с другой стороны: на Островах было слишком мало лесов и слишком много поселений, каждому жителю которых требовалось очень много леса. Если белги сажали зерно в землю, они благодарили ее за урожай, старательно ухаживали за ней, оставляли отдохнуть под паром. Если они собирали в лесу ягоды или орехи, обязательно оставляли подсоленную лепешку или большой ломоть хлеба для тех лесных обитателей, которых они лишили пропитания. И в том, чтобы обязательно посадить дерево взамен срубленного, тоже была своя мудрость.

Укладываясь спать на пышной моховой кочке, на охапке лапника, викинг с облегчением подумал, что друиды еще не приказали посадить здесь дерево, и на таком уютном пятачке леса можно расположиться с комфортом. Поворочавшись, он обмял охапку лапника, прикрытого плащом, так, чтоб ему было удобно, и, спокойно уснул.

Однако, казалось, не успел он закрыть глаза, как его довольно грубо растолкали, причем копытом.

– Эй, человек!.. Челове-ек! Вставай давай.

– У меня имя есть, между прочим! – отмахиваясь, пробормотал Агнар, цепляясь за ускользающий сон. – Отстань.

– Твоего имени я не помню…

– Ну и иди в горы… Далеко и надолго.

– Мое имя ты, между прочим, вообще не знаешь.

– Да наплевать мне на твое имя! Я спать хочу!

– Пора идти. До пирамиды осталось всего ничего.

– До какой еще пирамиды?

– До той, которая расположена недалеко от Венты и Сорбии. Не знаю, как они точно называются.

– Не знаю я никакой Венты и Сорбии. Что за Сорбия?

– Город. Маленький. Вставай, хватит валяться. До чего ленивые эти существа, люди!

– Поговори у меня, под седлом дальше пойдешь, – Агнар сел и посмотрел на единорога с глубочайшим неудовольствием. Тот терпеливо ждал. – Ну, что тебе нужно?

– Поехали, – повторило упрямое волшебное существо. – Это совсем близко.

– Но почему ночью?

– Потому что, во-первых, ночью на восходе алой звезды напряженность выше, и я без труда возьму столько энергии, сколько мне надо. А во-вторых, вокруг пирамиды ночью меньше народу.

– Да какая пирамида? – наконец, окончательно проснувшись, спросил Агнар. – Меня не запутаешь, пирамиды есть только на юге. Мне дядя рассказывал. Его дед ходил на юг на шести кораблях Тормода Кормщика и даже два года служил владыкам Миклагарда. Он видел пирамиды и о них рассказывал.

– Пирамиды есть всюду, где есть крестьяне и жрецы, – рассеянно ответил единорог. – А если ты сейчас не встанешь, я сжую твой плащ.

– Я не знал, что ты питаешься крашеной шерстью. Я думал, единороги – травоядные.

– Не питаюсь и не люблю. Буду есть с глубочайшим отвращением, но все равно буду. А потом меня будет им долго тошнить…

– И все ради того, чтоб насолить мне! Заработаешь несварение желудка, болван, а толку… – но скандинав уже не злился. Он встал, свернул плащ и привычно взнуздал коня. – Ладно, поехали. Чтоб я еще хоть раз согласился кому-нибудь помогать…

Он взгромоздился на лошадь, и та охотно пристроилась в хвост единорогу. Эти двое явно успели найти общий язык, и молодой мастер опасливо подумал – как бы жеребец не решил уйти вслед за чудесным существом с лошадиной гривой и изысканным рогом, когда тот решит все свои волшебные проблемы. Как он тогда без скакуна? Еще ничего, если ехать будет не на ком, – он все равно до сих пор предпочитал ходить пешком, – а вот таскать на себе все вещи – это невесело.

– Уж не собрался ли ты сманить у меня моего коня? – бросил он вслед глянцево-черному крупу единорога, который буквально растворился в ночи – только хруст валежника под копытами указывал направление.

– Зачем мне твой конь? – удивилась тьма приглушенным голосом единорога.

– Ну, мало ли… Он уже, кажется, твоих мыслей слушается, не только слов.

– Я с ним говорю на своем языке. Ты его просто не слышишь.

– Какая разница?! Вот он тебя слушается, а меня, может, уже и нет…

– Так надо найти слова, чтоб послушался… Да ладно тебе. Не нужен мне твой конь. Что я с ним делать буду? Верхом ездить?