Джек Вэнс - Мыслитель Миров и другие рассказы

«Вы быстро размножились!» – с восхищением заметила Бетти.

«Большие семьи, – отозвался Клэй. – У меня девять детей и шестнадцать внуков. С самого начала мы стремились сохранить земную культуру в неприкосновенности для потомков, научить их тому, что мы знали о человеческих традициях. Для того, чтобы тогда, когда наконец прибудут спасатели – а когда-нибудь это должно было случиться – наши дети или дети наших детей могли бы вернуться на Землю не варварами, а достойными гражданами. И бесценным источником информации для нас послужили Десять Книг – единственные книги, которые мы взяли с собой, когда покидали „Этрурию“. И нам повезло – трудно было бы найти более вдохновляющий источник сведений…»

Клэй перевел взгляд на пюпитр с десятью книгами в черных переплетах, стоявший в конце зала, и слегка понизил голос: «Это „Энциклопедия достижений человечества“. Сборник из библиотеки звездолета состоял из десяти небольших томиков – не больше ладони каждый – с тонкими страницами из пластрола. Но они содержали такие сокровища человеческой славы, что мы никогда не смогли бы забыть о предках или прекратить попытки подняться на уровень величайших мастеров. Все лучшие плоды человеческой деятельности мы рассматриваем как стандарты – в музыке, в изобразительном искусстве, в литературе – „Энциклопедия“ содержит описания всех этих шедевров».

«Описания…» – задумчиво произнес Ральф Велстед.

«Иллюстраций не было?» – спросила Бетти.

«Нет, – ответил Клэй. – В первоначальном издании был небольшой указатель иллюстраций. Тем не менее, – он подошел к пюпитру и взял наугад один из томов, – описания не оставляют практически никакой свободы для воображения. Вот, например, что говорится в статье, посвященной музыке Баха: «Когда появился Бах, токката была экспериментальной, еще не определившейся музыкальной формой – своего рода развлекательным упражнением, tour de force , позволявшим исполнителю демонстрировать виртуозность. В руках Баха токката становится благороднейшим, универсальным выразительным средством. Тема звучит как импровизированный наигрыш, только что пришедший в голову. Но затем вступает гармоническое сопровождение – исходная тема начинает сверкать, как призматический калейдоскоп, приобретает устойчивую структуру и постепенно вырастает в чудесную звуковую пирамиду».

В здесь – о Бетховене: «Поистине бог музыки! Его звуки – голос мира, пышная процессия всех великолепных эффектов, доступных воображению. Бетховен производит впечатление, подобное воздействию стихийных сил – солнечных закатов, морских бурь, видов, открывающихся с горных вершин».

А вот отрывок о Леоне Бисмарке Байдербеке: «Из раструба его инструмента льется такой бушующий поток экстаза, торжества и невыразимой радости, что сердце человека сжимается от того, что он не может всецело слиться с этим потоком»». Клэй закрыл книгу и поставил ее обратно на пюпитр: «Таково наше наследие. Мы постарались – в силу наших скромных способностей – воплотить в жизнь эти основы первоначальной земной культуры».

«Должен сказать, вы в этом преуспели», – суховато заметил Ральф Велстед.

Бетти медленно и глубоко вздохнула.

Клэй покачал головой: «Вы не можете об этом судить, пока не познакомитесь с Приютом поближе. Мы сумели более или менее обустроить цивилизованную жизнь, хотя условия нашего существования должны показаться не слишком впечатляющими по сравнению с великими городами и роскошными дворцами Земли».

«Нет-нет, это совсем не так!» – возразила Бетти, но Клэй остановил ее вежливым жестом: «Не считайте себя обязанными нам льстить. Как я уже упомянул, мы сознаём свои недостатки. Наша музыка, например – приятная, порой волнующая, иногда даже глубокая – никогда не достигает вершин проникновения, о которых говорит «Энциклопедия».

Наши изобразительные искусства достигли довольно высокого уровня в техническом отношении, но мы тщетно пытались бы имитировать Сёрá, «светящегося светлее света», или Брака, «закономерности ума которого превращаются в закономерности сочетаний цветов, отображающие закономерности жизни», или Сезанна, «плоскости которого, скрывающиеся под личиной естественных объектов, маршируют, сливаются и сталкиваются в соответствии с безжалостной логикой, завихряющейся смерчем, принуждающей мозг признать абсолютную безукоризненность композиции»».

Бетти тревожно взглянула на мужа, опасаясь того, что Ральф выскажет то, что – как она прекрасно знала – было у него на уме. К ее облегчению, он хранил молчание и только смотрел, задумчиво прищурившись, на Клэя. Со своей стороны, Бетти решила впредь высказывать лишь самые уклончивые, ни к чему не обязывающие замечания.

«О нет! – огорченно сказал Клэй. – Мы делаем все, что можем, и в некоторых направлениях, разумеется, достигли большего, чем в других. Изначально мы пользовались преимуществом памяти обо всем опыте, накопленном человечеством. Прокладывали пути, понимая, каких ошибок следовало избегать. У нас никогда не было никаких войн, никакого принуждения. Мы никогда никому не позволяли приобрести неограниченную власть. Но старались вознаграждать тех, кто добровольно брал на себя ответственность.

Наши преступники – а их теперь очень мало – после первого и второго нарушений проходят курс психиатрического лечения; после третьего нарушения их стерилизуют, а после четвертого – казнят. Наши конституционные законы предусматривают сотрудничество и внесение вклада в общественное благосостояние, хотя диапазон вариантов такого вклада практически неограничен. Мы не приносим себя в жертву обществу, как какой-то священной колеснице. Человек может быть настолько общительным или настолько замкнутым, насколько это его устраивает – постольку, поскольку он не нарушает основной закон».

Клэй помолчал, переводя взгляд с Ральфа на Бетти и обратно: «Теперь вы примерно понимаете, как мы живем?»

«Более или менее, – ответил Ральф Велстед. – По крайней мере, в общих чертах. Возникает впечатление, что в области технологии вы тоже добились значительного прогресса».

Клэй задумался: «В каком-то смысле, да. С другой стороны – нет. У нас были инструменты и оборудование из спасательных шлюпок, у многих были технические навыки, и, что важнее всего, мы знали, чтó мы хотели сделать. Основная цель, разумеется, заключалась в том, чтобы снова покорить космос. Мы смогли изготовить реактивные двигатели, но они не позволяли вылететь за пределы нашей солнечной системы. Наши ученые приближаются к раскрытию секрета гиперпространственного двигателя, но их задерживают кое-какие практические трудности».

Ральф Велстед рассмеялся: «Изобрести гиперпространственный двигатель рациональным путем невозможно. Это философский вопрос, о котором безрезультатно спорят уже сотни лет. Разум – абстрактная идея – есть функция обычного пространства-времени. Гиперпространственный двигатель не отличается свойствами, общими с такими идеями, в связи с чем человеческий ум в принципе не может решить проблему гиперпространственного перемещения. Только эксперимент, метод проб и ошибок, позволяет решить эту задачу. Думать о ней бесполезно».