Артем Каменистый - Чужая территория [СИ c издательской обложкой]

К тому же одежду можно носить по-разному. И если благородный даже в тряпье сумеет смотреться благородно, простолюдина даже в золотую фольгу заверни, блистать вряд ли станет. Не обучен он правильно себя выставлять, а такие, как я, эту науку постигают с детства, в окружении себе подобных.

Так сказать – живые примеры поведения всегда перед глазами.

И это ещё не всё. Меч – предмет, доступный не только для аристократов, но у простого человека такое оружие встречается нечасто. И хотя подарок Первохрама не обременён драгоценными излишествами, человек, разбирающийся в оружии, легко поймёт, что клинок не из рядовых.

Осанка, речь, поведение и всё прочее однозначно указывают на то, что я не в сарае воспитывался. Разумеется, простолюдин способен слепить из себя подобие благородного при должной смекалке и богатом жизненном опыте. Но если первая встречается в любом возрасте, на второе в моём случае рассчитывать сложно.

К тому же Брюс – не просто никому не известная семья. Выбранное название откровенно-странное – оно отдаёт чем-то таинственным, явно чужеродным, не связанным с Равой. Так и есть, я ведь взял псевдоним от знаменитого актёра, игравшего в боевиках про восточные единоборства. Тсо Магдун такие детали знать не может, но по всему заметно, что в озвученные мною «фамилию и имя» он не поверил. Чиновник не из рядовых, следовательно – не наивный.

Тогда зачем я ему голову морочу, нарываясь на неприятности?

Да затем, что ни на что я не нарываюсь. Всё, что можно во мне разглядеть, указывает на то, что я молодой аристократ, путешествующий инкогнито. Это весьма удобно, если у твоей семьи имеются горячие конфликты с другими семьями Равы, и при этом придётся проезжать через их земли или поблизости. «Юную поросль» во многих случаях трогать не принято, если сама не нарывается, но и позволять показываться где угодно – дурной тон. Однако если скрывать личность, вызнавать подноготную не принято – дурной тон.

Вот так и появляются «Ли Брюсы» да «Чаны Джеки» с подорожными, слепленными на скорую руку подобострастными мелкими префектами, или даже родовыми канцеляриями. Бывают и такие имперские привилегии.

Свою подорожную я сам слепил. Точнее не сам, а сторонних специалистов привлекал. Пачку типовых наделал в своё время, да вот беда, остались в мешке вещевом, когда пришлось с корабля нырять. Спасибо Ингармету, у него нашёлся хороший каллиграф из тех, которые на Земле рисуют банкноты лучше качеством, чем у продукции Федеральной резервной системы.

Ну да это мелочи, мог бы и не стараться. Риска почти нет, подозревать столь явного аристократа в подделке ничтожного документа – последнее дело.

Сделав вид, что даже не покосился на протянутую подорожную, чиновник с поклоном принял сильно вытянутый кусок пергамента с фигурно обрезанными углами, после чего протараторил:

– Господин Ли, семья Брюс будет вами гордиться. Мой каллиграф оставит подробную запись о вашем славном деянии, а я скреплю её печатью второго смотрителя. Вы можете подождать, пока мы это сделаем, либо сказать, куда движетесь, и я пошлю за вами подорожную с гонцом.

Особого желания сообщать о своих планах я не испытывал. Однако, что теряю? Да ничего. Моя текущая личность насквозь фальшивая, Ли из семьи Брюс в скором времени исчезнет, как до него исчез Гер, шпион Ингармета. Опознать меня разве что по приметам можно, но при отсутствии технологии фотографирования – это дело непростое.

– Я направляюсь к великому мастеру Тао. Или просто мастеру Тао. Он предпочитает называть себя человеком без корней. Его скромность не уступает его мастерству.

Лицо чиновника чуть переменилось, и он напрягшимся голосом уточнил:

– Могу я поинтересоваться, уж не тот ли это Тао, которого принято называть великим мастером техники одного удара?

– Да, это он.

Чиновнику, похоже, стало дурно. Он чуть на стол не завалился, но тут же пришёл в себя и задумчиво произнёс:

– Путь опасный. Казённые крестьяне совсем отбились от рук, они грабят и убивают путников. У них случился неурожай в прошлом году, и они решили, что можно в этом тянуть с налогами. Приходится выбивать причитающееся из неблагодарных скотов. Позвольте я дам вам в сопровождение двух всадников. Не хочу за вас беспокоиться.

– Я путешествую пешком и не собираюсь обзаводиться лошадью. Таков мой обет на пути к мастеру.

– Понимаю. Господин Ли, тогда позвольте дать вам в сопровождение двух пеших воинов?

Экий настойчивый. Ну не отказываться же?

Я благосклонно кивнул.

А чиновник выпрямился, достал платок, начал стирать кровь с ладони, заявив при этом:

– Тот сброд, который был с Шокто, мои люди сейчас повесят. И всех казённых крестьян, которых нашли на станции. Прекрасное зрелище, рекомендую не пропустить.

– А крестьян-то за что? – не понял я.

Чиновник взглянул на меня с лёгким недоумением:

– Господин Ли должно быть позабыл. Я же объяснил, многие из них с осени отказываются платить квартальные подати, ссылаясь на прошлогодний неурожай.

– Я не забыл. Но вы сказали, что будут повешены все крестьяне, которых здесь нашли. Они что, все не платят подати?

Снисходительно улыбнувшись, Тсо пояснил:

– В общинных делах всё запутано, а у меня нет времени разбираться, кто из них платит, а кто нет. Да и зачем? Это ведь не шудры, это всего лишь казённые. Отрепье прямо сейчас должно получить урок. И оно его получат. Вдовы и дети казнённых вернутся в деревни и расскажут, что здесь было, тем, кто сюда не поехали. Это очень хорошо прочистит мозги быдла. Да, меры расточительные, но что поделаешь, ведь подати полагается собирать быстро, или с нас за это тоже спросят. И без того задержка вышла по вине здешнего никчемного руководства. Это самый быстрый способ напомнить простолюдинам о своевременности. Так что не пропустите, господин Ли. Столько висельников за один раз не каждый день даже в столице подвешивают. А если кому-то не хватит верёвок, посадим на кол. Так даже веселее, и боятся этого они куда больше, чем петли. Обязательно подходите.

Радостно смеяться в ответ на такое предложение я не стал. Как и хвататься за сердце с гневными призывами прекратить произвол и уважительно относиться к человеческой жизни.

Здесь другой мир, здесь нельзя опираться на земную мораль. Казённые крестьяне – низшие из низших. Они даже не люди императора, они особая государственная рабочая сила, которую прикрепляют к различным учреждения или даже отдельным чиновникам. Те за счёт них кормятся, но при этом часть податей должны доставлять в казну.

И часто кормятся так, будто еду никогда не видели. Последние соки выжимают, после чего требуют ещё. И если не получают, с лёгкостью устраивают жесточайший террор, заставляя людей выкручиваться как угодно, лишь бы что-нибудь принесли.