Стивен Эриксон - Пыль грез. Том 2 [litres]

– Я не готова к таким предположениям, вождь. Я в раздумьях. Все, как ты описал. Ни одна из трех иноземных армий до сих пор нам не угрожала. Они ясно заявили о стремлении идти на восток. Так не пора ли нам отряхнуть руки и вернуться на любимую родину?

– Вполне возможно, величество.

– Но тогда… – Королева нахмурилась еще сильнее. – Очень хорошо, – сказала она. – Спакс, я отправила дочь морем. Самую дорогую дочь. Похоже, у нас с тобой одно проклятие: любопытство. Коланс хранит молчание. Наши торговые корабли не находят ничего, кроме пустых портов и заброшенных деревень. Пеласийское море пусто – нет никаких судов. Даже большие рыболовецкие корабли пропали. И все же… все же… Там что-то есть, может быть глубоко на суше. Сила, и она растет.

Спакс разглядывал королеву. Она не скрывала чувств. Он ясно читал ее страх за дочь ( боги, женщина, у тебя их полно, подумаешь, потеряешь одну ), и страх настоящий. Твоя наследница? Вот так это бывает в Болкандо? Не знаю, и даже знать не хочу .

– Отправь за ней, величество, пусть вернется.

– Поздно, Спакс, слишком поздно.

– Величество… – сказал вождь. – Ты хочешь сказать, что мы выступаем с чужеземцами? Через Пустошь?

Гаэдис застыл на месте, в двух шагах от них, где собирался открыть второй кувшин. Глаза лейтенанта были устремлены на королеву.

– Не знаю, – наконец ответила Абрастал. – На деле, мы не снаряжены для такой авантюры, да и вряд ли нас примут с распростертыми объятьями. И все же… Мне надо повидать эту адъюнкт. – Ее взгляд, обращенный к Спаксу, говорил о том, что ее терпение на пределе. – Прожуй все, что услышал сегодня вечером, вождь, и если живот будет бурчать, не приходи жаловаться ко мне.

Спакс кивнул и отдал кубок Гаэдису.

– Я слышу, как служанки готовят ванну, величество. Отлично укрепляет после такого вечера. Спокойной ночи, величество, лейтенант.

Выйдя наружу, он направился не к своему клану, а в лагерь «Выжженных слёз». Ему пришло в голову, что на предстоящих больших переговорах они с Голлом, судя по всему, будут единственными мужчинами. Волнительная мысль. Конечно, Голл не обязательно разделяет его возбуждение, если верны слухи, которые удалось собрать, но если верить еще одному слуху, он может накрыть поляну. Этот Голл не по изысканным винам. Нет, он предпочитает пиво, а если и есть мерило мужчины, то это оно и есть .

Но это как по-моему. И давай поглядим, вождь Голл, какое твое мнение .

Пройдя последний ряд палаток легионов, Спакс остановился и сплюнул, чтобы избавиться от мерзкого вкуса во рту. Вино для баб. Гаэдис, могу поспорить, этим трюком с пробкой ты раздвинул тысячу мягких бедер. Когда-нибудь научишь меня .

У нее будто бочонок эля был привязан к животу. Спина в пояснице изогнулась, при каждом движении скрипели кости. Мышцы ныли или просто провисали от изнеможения. Ее груди, и прежде не бывшие скромными или тугими, теперь грузно свисали до проклятого бочонка. Всё раздулось до ужаса – как она могла о таком забыть? Конечно, под эти стоны, шарканье и хрип ее мысли текли, как в вязком меду. Так сладко в нем тонуть. Мир сияет. Жизнь орет. Поет.

– Седые древние ведьмы, – пробормотала она еле слышно, – вы за всё ответите.

Найти позу, чтобы спокойно посидеть, уже не получалось, и Хаванат, жена Голла, принялась каждый вечер бродить по лагерю. Она блуждала, как луна из легенд ее народа, в далекие века до предательства ее луны-сестры, когда любовь была чиста и Ночь лежала в объятиях Мрака, – легенды были очень затейливы, хоть и подернуты печалью, неизбежной для легенд. Неужели эти творения – сказания об утраченных временах – всего лишь плод сожалений души? Падение – следствие чувствительности, и с этим ничего не поделаешь, но посмотри, что с нами стало.

Луна больше не блуждает. Запутавшись в сетях обмана, она только и может кружить вокруг мира, который любит, не в силах прикоснуться, обреченная видеть слезы любимого, и только. Пока, в каком-то отдаленном будущем любовь не умрет, а с ней не погаснут бледные огни ее изумления; и Ночь, наконец, обретет своего любимого, а Мрак не поглотит ее всю. И настанет конец всего сущего.

Подняв голову, Ханават могла видеть то, что не соответствовало предсказаниям легенд. Нет, луне нанесен смертельный удар. И она умирает. И все равно паутина не отпустит ее, а луна-сестра, холодная и бледная, будет смотреть. Убила ли она соперницу? Довольна ли, наблюдая за смертельными муками сестры? Взгляд Ханават обратился к югу, к нефритовым копьям, нависающим все ближе. В небесах действительно идет война.

– Чаю, Ханават?

Отвернувшись от неба, она увидела фигуры двух женщин, сидящих у маленького костра и кипящего котелка.

– Шелемаса. Рафала.

Рафала, которая и предложила чай, подняла третью кружку.

– Мы глядим, как вы каждый вечер ходите, Махиби. Видно же, как вы мучаетесь. Присядете к нам? Пусть ножки отдохнут.

– Я сбежала от повитух, – сказала Ханават. Подумала и подковыляла поближе. – Пробудители семени жестоки – что плохого в том, чтобы откладывать яйца? Думаю, мы справились бы, наверное, будь оно размером с пальмовый орех.

Шелемаса тихо и сухо рассмеялась.

– Только, надеюсь, не такое твердое.

– И не такое волосатое, – добавила Рафала.

Теперь засмеялись обе воительницы.

Закряхтев, Ханават с трудом присела – третий угол треугольника вокруг костра. Она приняла кружку и рассмотрела ее в слабом свете. Оловянная. Болкандская.

– Гляжу, вы не все продали им обратно.

– Только бесполезные вещи, – ответила Рафала. – У них таких полно.

– Этим мы и отличаемся от них, – заметила Шелемаса. – Мы не создаем бесполезных вещей, не придумываем несуществующих потребностей. Если цивилизацию – как они ее называют – можно точно описать, то именно так. Как думаете, Махиби?

Древнее почетное обращение к беременной было приятно для Ханават. Эти две женщины, хоть и молодые, помнили старые обычаи и уважение людей к этим обычаям.

– Наверное, в этом ты права, Шелемаса. Но, возможно, вовсе не предметы определяют цивилизацию; а отношение к ним, которое их порождает и приписывает чрезмерную ценность. Привилегия создавать бесполезные вещи очень важна, ведь она означает благополучие и изобилие, свободное время и все прочее.

– Мудрые слова, – пробормотала Рафала.

– Хороший чай, сладкий, – ответила Ханават.

Молодая улыбнулась, принимая легкий укор с пониманием.

– Ребенок брыкается, – сказала Ханават, – и так объявляет о ждущих нас годах. Наверное, я свихнулась. – Она отпила глоток из кружки. – А что за чай?

– Сафинандский, – ответила Шелемаса. – Говорят, успокаивает желудок, и это очень кстати с этой иноземной пищей, что мы едим в последнее время.