Стивен Эриксон - Пыль грез. Том 2 [litres]

Жар, обещание, непредсказуемость и надежда, способная подсластить самое горькое из морей.

Но этот берег остался навсегда за спиной.

Они могли греться у костра. А он не мог. Больше никогда.

Рядом с ним из пыли возникла фигура. Какое-то время она молчала, а потом заговорила – на призрачном наречии, не слышном для уха живущих.

– Мы все делаем, что должны, Герольд.

– То, что сделала ты, Олар Этил…

– Слишком легко забыть.

– Забыть – что?

– Правду о т’лан имассах. Ты знаешь, что один глупец оплакивал их?

– Я был там, видел его курган и дары…

– Самые ужасные существа, будь то люди или кто-то еще, очень легко меняют обличья. Безумных убийц чествуют как героев. Сумасшедших величают гениями. Дураки процветают на бескрайних полях, где когда-то творилась история.

– К чему ты клонишь, заклинательница костей?

– Т’лан имассы с самого начала были Убийцами Детей. Об этом слишком легко забыть. Даже самим имассам, даже самому́ Первому Мечу необходимо напоминание. Вам всем нужно напоминать.

– Зачем?

– Почему ты не пойдешь к ним, Ток Младший?

– Не могу.

– Да, не можешь, – Олар Этил кивнула. – Боль слишком велика. Боль утраты .

– Да, – прошептал Ток.

– И они тоже не должны к тебе привязываться. Ни дети, ни…

– Нет, не должны.

– И это потому, Ток Младший, что ты теперь брат Оноса Т’лэнна. Истинный брат. От сострадания, которое жило в сердце смертного, осталась лишь тень. Они не должны любить тебя, не должны верить в тебя. Ты уже не тот, кем был когда-то.

– Думаешь, Олар Этил, я тоже нуждаюсь в напоминании?

– Думаю… да.

Она была права. Ток попытался найти внутри себя боль, с которой, как ему казалось, он так долго прожил. Само слово прожил даже казалось странным. Найдя наконец эту боль, он осознал ужасную истину.

Тень. Воспоминание. Я лишь прикрывался им.

Мертвые нашли меня.

Я нашел мертвых.

И мы теперь одно.

– Куда направишься, Ток Младший?

Он подобрал поводья и посмотрел на огонек вдалеке. Крошечная искорка, которая до исхода ночи погаснет.

– Прочь.

Снег медленно осыпался со спокойного неба.

Фигура на троне долго просидела замороженной, безжизненной. Очень долго.

Что-то изменилось, и с трупа посыпалась мелкая крошка. Лед пошел трещинами. Плоть наполнялась жизнью, и от нее поднимался пар. Пальцы, вцепившиеся в подлокотники, вдруг дернулись и разжались.

В провалившихся глазах вспыхнул огонек.

Снова вернувший себе смертный облик Худ, в прошлом – бог Смерти, увидел перед собой четырнадцать яггутских воинов. Опустив оружие или положив его на плечо, они стояли посреди замерзших тел.

Первый заговорил:

– Напомните, с кем мы воюем?

Остальные захохотали.

– Кто наш враг? – продолжал первый.

В этот раз хохотали громче и дольше.

– Кто нами командует?

Тринадцать яггутов запрокинули головы, надрываясь от смеха.

– Жив ли он? – прокричал первый. – Живы ли мы?

Худ медленно поднялся с трона. Растаявший лед ручьями струился по его почерневшей шкуре. Он постоял, дожидаясь, пока стихнет смех, затем сделал шаг вперед, потом еще.

Четырнадцать воинов остались на месте.

Худ опустился на колено и склонил голову.

– Я ищу… прощения.

Крайний справа воин произнес:

– Гатрас, слыхал? Он ищет прощения.

– Так и есть, Санад, – отозвался первый.

– Исполним его просьбу, Гатрас? – спросил другой.

– Отчего бы нет, Варандас.

– Гатрас?

– Что такое, Хаут?

– Еще раз, с кем мы воюем?

Яггуты захохотали.

Странник лежал лицом вверх на влажном камне, бездыханный. Пустая глазница была наполнена кровью.

Кильмандарос, тяжело дыша, склонилась над ним.

– Он будет жить?

Сечул Лат ответил не сразу.

– Жить – понятие расплывчатое. – Он вздохнул. – Мы ведь больше ничего не знаем… настолько близко.

– Так будет или нет?

Сечул отвернулся.

– Думаю, да.

Он вдруг наклонил голову и хмыкнул.

– Он, кстати, получил, что хотел.

– Ты о чем?

– Положил глаз на Врата.

Смех богини сотряс пещеру. Когда он утих, Кильмандарос сказала Кастету:

– Я готова освободить стерву. Не пора ли нам, возлюбленный мой сын, уничтожить этот мир?

Не глядя на нее, Сечул Лат закрыл глаза.

– Почему бы и нет?

И так заканчивается девятое сказанье

из Малазанской Книги Павших