Стивен Эриксон - Пыль грез. Том 2 [litres]

«Убийца? Где ты? Что случилось? Ответь…»

Но он не мог дотянуться до крылатого ящера. Гу’Рулла нигде не было. Проклятье.

– Что там впереди, Гес? Туча? А откуда у тебя кровь на лице? Худа ради, скажи, что происходит?

– Тебе правда хочется знать? – Геслер оскалился и сплюнул. – На’руки все бросили и идут к нам. Мы сами по себе.

– А как же Охотники за костями?

– Мы сами по себе.

Из безжалостной темноты вынырнули разведчики. В эту ночь Царапины пропали, забрав с собой изумрудное свечение и звезды. Даже мутная луна не осмелилась выползти на небо. Поеживаясь от внезапного холода, Военный вождь Страл ждал доклада.

Воины-сэнаны сутулились – то ли от страха, то ли ранены. Остановившись перед вождем, они опустились на колено. По тому, как поднимались и опускались их плечи, было ясно, что они измотаны.

Ужасный вид. Ужасная темнота. Неужто эта ночь – конец света?

Страл не торопил разведчиков, не вытягивал из них слова. По напряженному дыханию весь кошмар был понятен и так.

За спиной Военного вождя ждали баргасты из племени Сэнан. Кто-то спал, но остальным было не до сна. Голод. Жажда. Боль утраты и тихие рыдания. Страл чувствовал, что на него смотрят десятки глаз, но видят лишь смутный силуэт. Видят правду, а ему и нечего от них скрывать.

Наконец один из разведчиков перевел дух.

– Вождь, там, на равнине, две армии.

– Малазанцы и…

– Нет, вождь… это демоны…

– Тысячи их! – прохрипел второй разведчик.

– Две армии?

– Они идут друг на друга в ночи. Мы ровно между ними! Военный вождь, надо отступать… надо бежать отсюда!

– Идите в лагерь, оба. Отдохните. Оставьте меня. Никому ни слова.

Когда разведчики уплелись прочь, Страл поплотнее запахнулся в меха. На закате они заметили на горизонте Лунное Семя, только состоящее из прямых плоскостей и острых углов. Более остроглазые воины утверждали, что крепость выстроена в форме дракона.

Две армии демонов… Где им еще сражаться, как не в Пустоши? Пусть убивают друг друга. Их война – не наша. Мы ищем малазанцев… разве нет? Своего древнего, достойного врага.

Разве не предали они своих союзников под Кораллом? Разве не пытались обмануть Каладана Бруда и объявить город вотчиной прокля́той Императрицы? Если бы не Аномандр Рейк, им бы это удалось. Охотники за костями называют себя отступниками, но ведь Дуджек Однорукий утверждал то же самое про себя! Нет, кругом одна только ложь. Все, что они ищут и завоевывают, они вручают Императрице.

Кто этот «другой враг», Онос Т’лэнн? Кого еще мы должны были найти? Кто может быть достойнее малазанцев – завоевателей и пожирателей истории? Ты говорил, что однажды служил им. А потом ушел и встал во главе Белолицых. Ты знал того врага, ты многое нам рассказал, но мы были глупы, мы не видели.

Но теперь я вижу.

Пусть демоны ведут свою войну. А баргасты отступят.

На глазах у Страла по всему лагерю сэнанов тонкими вихрями взметнулась пыль, серебристая, как лунный свет. Кто-то завопил.

Призрачные воины… скелеты, вооруженные клинками из сланца и кремня…

Страл не понимал, что происходит. Вокруг кричали, жуткие мечи с легкостью разрубали мясо и кости. Зазвучали боевые кличи, железо схлестнулось с камнем. Сгнившие лица, черные провалы глаз.

Прямо перед Стралом возникла массивная фигура. Военный вождь с ужасом узнал меч, который та фигура сжимала в костлявых руках. Не может быть. Нет!

– Мы ведь отомстили, Онос Т’лэнн! Отомстили за тебя! Не надо… ты не можешь…

Меч диагональю разрезал воздух и обе ноги Страла – от правого бедра до левого колена. Верхняя часть тела сползла вместе с клинком и упала на землю. Взгляд Страла уперся в непроглядную черноту. Его охватил смертельный холод. Мы сделали все что могли. Наш позор. Наша вина. Военный вождь, прошу, пощади детей и невинных…

Еще один удар располовинил ему череп.

Гибли Сэнаны. Гибли Белолицые.

Ном Кала держалась в стороне от бойни. Т’лан имассы были безжалостны, и будь у нее сердце, оно бы сжалось при виде этого кошмара.

Тем, кто убил его жену и детей, Онос Т’лэнн отплатил тем же. Не щадили никого. Ном Кала слышала, как матери плакали, моля не трогать их отпрысков. Слышала их предсмертные крики. Слышала, как вдруг прерывается детский визг.

Это преступление отравит каждую душу. Ном Кала почти чувствовала, как трескается и кровоточит земля под ногами, словно духи или сами боги корчатся в агонии. Гнев, окутавший Оноса Т’лэнна и волнами расходившийся от него, был чернее неба и гуще туч. Он видел себя со стороны, как бы вырванный из тела, – видел и ужасался, еще больше скатываясь в пучину безумия от своих поступков.

Как и мы все. О дайте мне пыль! Дайте мне утро, рожденное в забвении, в вечном блаженном неведении.

Десятки, сотни бежали в темноту, но тысячи уже были мертвы. Такое когда-то было. Ужасные воинства т’лан имассов, охотящиеся на яггутов. Мы устроили им такую же бойню, как и здесь. Духи верхние и нижние, неужели мы по-другому не можем? Последние смертельные удары стихли, и им на смену пришел жуткий вой – вой, который кружился и завихрялся. То был хор т’лан имассов, каждого воина, с ног до головы запачканного кровью. Этот звук пронзил Ном Калу насквозь. Она попятилась, словно умоляя темноту поглотить ее целиком.

Онос Т’лэнн. Ты выплеснул свой гнев… на нас, своих жалких последователей. Мы пошли за тобой, сделали, как ты велел. Сломали свои цепи. Освободились… Сколько тысячелетий в нас копилась жажда мести? И вот она вырвалась на свободу.

Теперь мы стали убийцами детей. Мы вернулись в этот мир спустя столько времени… вдали от его грехов. Ты видишь это, Онос Т’лэнн? Понимаешь ли?

Мы вернулись, чтобы снова творить историю.

Если так себя должен чувствовать Кованый Щит, то мне это не нужно. Слышите? Не нужно! Ураган знал, что скрывалось за отказом Геслера говорить. Глазами того ризана-переростка он видел трупы. Останки охотников за костями и летерийцев. Всего два дня назад Ураган с Геслером шагали вместе с ними. Друзья, знакомые, солдаты, на которых приходилось ругаться, – никого не стало. Все погибли.

Несправедливо. Они с Гесом должны были сражаться с ними бок о бок; должны были погибнуть вместе с ними. Истинный смысл братских и сестринских уз познавался только в смерти, в темноте и пробуждении перед Худовыми вратами. Да, мы все родственники, пока сражаемся, но настоящей семьей становимся, только когда погибнем. Иначе почему мы так горюем после боя? Почему, глядя на павших соратников, ощущаем себя брошенными? Потому что они ушли без нас, вот почему.

Всякий солдат это знает. Если солдат утверждает иное, то он лжец Худов.