Стивен Эриксон - Пыль грез. Том 2 [litres]

– Я могу пробить его защиту, даже с такого расстояния.

«Отлично. Пусть у него тоже голова поболит».

– Смертный Меч. Кованый Щит. Дестриант. Вы втроем олицетворяете смертные истины веры моей матери. Рождаются новые верования. Что есть вечность во сне? Мы чтим кровь родичей, пролитую сегодня. И мы чтим также павших на’руков и молимся, что однажды они познают дар прощения.

«Матрона, вы должны были сами видеть, – сказал Геслер, – что на’руки выродились и уже не способны самостоятельно мыслить. Их летающие крепости стары. На’руки еще могут их чинить, но новых создать не в состоянии. Они все равно что бродячие мертвецы, Матрона. Это видно у них в глазах».

– Мне казалось, Смертный Меч, что я вижу то же самое и в твоих глазах.

Геслер хмыкнул и вздохнул. Я очень устал, а мне еще оплакивать друзей.

– Возможно, так и было, Дестриант. Мы, впрочем, сбрасываем все это, как змеи – кожу. Мы облачаемся в то, что помогает нам преодолеть испытания, только и всего.

– Тогда, возможно, и для на’руков осталась надежда.

– Надейся, сколько хочешь… Синн, они смогут прожечь еще одни врата?

– Очень не скоро, – ответила чародейка и, подхватив Таракана на руки, стала чесать ему за ушами.

Уродливая псина часто дышала, свесив розовый язык. В глазах пылал огонь бессмысленной злобы.

Геслер поежился.

– У нас нет Гнезда, — произнесла Матрона. – Однако с этим необходимо повременить. Залечить раны, собрать плоть. А до тех пор, Смертный Меч, мы обещаем служить вам. Кто-то из ваших друзей наверняка выжил. И мы их найдем.

Геслер покачал головой.

– Мы вели вашу армию в бой, Матрона, но бой окончен. Вы нам ничего не должны. К тому же мы не имеем никакого отношения к вере вашей матери. Мы с Ураганом не жрецы. Мы – солдаты, не более. Так что дарованные титулы для нас тоже кожа, и мы их сбросим.

«Полностью согласен, Матрона, – зарокотал у него в голове голос Урагана. – Мы найдем своих друзей сами. Вам же нужно строить город или искать еще одну Укорененную крепость. К тому же с нами теперь Свищ, Синн и Кривой… боги, он почти что виляет своим обрубком. Вот уж не думал, что когда-нибудь увижу такое. Наверное, все от крови и кишок у него на морде».

Калит засмеялась, хоть по ее морщинистому лицу струились слезы.

– Вы… вы не можете отказаться от этих титулов. Они отпечатаны у вас на душе. К тому же вы что, бросите меня тут?

– Если хочешь, пойдем с нами, – предложил Геслер.

– Куда?

– Думаю, на восток.

Дестриант ахнула, прикрыв рот рукой.

– Значит, ты родом оттуда? Да, Калит?

– Да, – прошептала она. – Я эланка. Но моего народа больше нет, я последняя. Смертный Меч, вам нельзя идти туда. Вы погибнете, все погибнете. Даже они. – Она указала на Свища и Синн.

– Тогда мы видим свой путь , – произнесла Матрона. – Мы будем беречь вас. Ве’гат. К’елль. Дж’ан. Гу’Рулл, который еще жив и служит. Мы станем вашими хранителями. Это новый путь, предсказанный нашей матерью. Путь нашего перерождения.

Приветствуйте нас, люди. К’чейн че’малли вернулись в этот мир.

Сулкит услышала эти слова, и что-то в ней шевельнулось. Исполняя волю хозяина, она успела побывать стражником Дж’ан, но мастер исчез, оставив ее самостоятельной Матроной.

Однако время проявить себя еще не пришло. В ней зрело старое семя: первородные будут слабыми, но с этим ничего не поделаешь. Со временем былая сила вернется.

Хозяин исчез. Трон был пуст, если не считать одинокого глаза в подголовнике. Сулкит осталась в Кальсе одна.

В стены Укорененной крепости текла жизнь – необычная, чужая. Ее плоть и кости были из камня, а разум и душа – воплощением веры. Впрочем, ведь то же можно сказать про каждого из нас? Сулкит еще поразмыслит над этим вопросом.

Он ушел. Она осталась одна. Но все было хорошо.

– Я потерял его. Снова. Мы были так близко, и вот… он опять пропал.

Вся их вереница остановилась, как будто личная утрата Маппо разом лишила остальных всяких желаний.

Близняшки не отходили от мертвого волка. Фейнт боялась, что смерть начала их притягивать. Девочки говорили о Токе и запускали пальчики в мышиного цвета шерсть Баальджагг. Мальчик спал на руках у Остряка. Кто бы мог предвидеть подобную связь? Впрочем, глядя на могучего воина, Фейнт представляла, что он уже сто раз мог бы стать отцом, но не стал, и это было большой потерей для всего мира.

Конечно, Остряк оставил за спиной много разбитых сердец. Ничего особенного, хотя в этом случае страдал больше не он, а все остальные.

Ах, наверное, мне просто хочется в тень. Как и половине других девушек. Ох-ох, глупышка Фейнт.

Сеток прервала разговор с Картографом и подошла к ней.

– Гроза на юге как будто не приближается… и на том спасибо.

Фейнт помяла шею и поморщилась от боли.

– Дождь сейчас не помешал бы.

– Если бы это был дождь.

Фейнт посмотрела на девочку.

– Видела, как вы тогда переглянулись с Остряком, когда разговаривали об этой грозе. Выкладывай, что там.

– Это была битва, а не гроза. Колдовство, даже еще хуже. Но теперь все кончилось.

– А кто с кем сражался?

Сеток покачала головой.

– Это далеко, и мы все равно идем не туда.

– Такое ощущение, что мы вообще никуда не пойдем.

– Пойдем. Ему просто надо немного побыть одному, – добавила Сеток, глядя на Маппо, который уже довольно давно стоял неподалеку, застыв, словно статуя.

Амба шагал рядом с волокушей, где лежал его брат Юла. Тот по-прежнему был на грани смерти. Лечение Наперсточка почти не помогало, мол, Пустошь противится ее магии. Так что Юла вполне мог умереть. Амба наклонился, одной рукой прикрывая лицо брата от солнца. Он вдруг показался Фейнт очень юным.

Сеток пошла назад к лошади.

Фейнт вздохнула и огляделась.

К ним приближался всадник.

– У нас гости, – произнесла Фейнт погромче, чтобы остальные услышали.

Все, кроме Маппо, повернулись в указанном направлении.

– Я знаю его! – послышался голос Сеток. – Это Торант!

Ну здравствуй, еще одна заблудшая душа. Добро пожаловать на огонек.

Одинокий костерок отмечал место стоянки. Время от времени мимо него кто-то проходил. Ветер не доносил ни звука. Путников окружала печаль и радость, горе и мягкое тепло зарождающейся любви. Всего горстка смертных воплощала собой все многообразие жизни.

По земле стелился тусклый изумрудный свет, словно раскрашивая тьму в пародию на жизнь. Всадник, сидевший верхом на неподвижной и недышащей лошади, молчал, чувствуя себя глубинной тварью, слишком большой, чтобы подплыть к берегу. Он мог смотреть на мир через один мертвый глаз или через другой – тоже мертвый. Он еще мог вспомнить, что значит быть живым среди живущих.