Терри Пратчетт - Ноги из глины [litres]

С этим трудно было спорить. Когда человеческий лекарь видит, что его пациент скончался, не выдержав бесконечных банок и кровопусканий, он всегда может сказать: «Что поделать, на все воля божья, тридцать долларов, пожалуйста», – и спокойно уйти. Это потому что люди формально ничего не стоят. А вот хорошая скаковая лошадь может стоить двадцать тысяч долларов. Врач, который позволит ей раньше срока сбежать в великий небесный табун, может вскоре услышать в темном переулке нечто вроде: «Господин Хризопраз очень раздосадован», и краткий остаток его жизни будет полон неприятных сюрпризов.

– Никто не знает, где капитан Моркоу и Ангва, – сказал Колон. – У них выходной. И Шнобби тоже нигде не видно.

– Ну хоть что-то хорошее…

– Дзынь-дзынь, дон-дон, – произнес голос в кармане у Ваймса.

Он вынул органайзер и поднял крышку.

– Да?

– Э-э-э… полдень. Ланч с леди Сибиллой.

Бес вгляделся в их лица.

– Гм… я же ничего такого не сказал, правда? – спросил он.

Шельма Задранец вытер пот со лба.

– Командор Ваймс прав. Это может быть мышьяк, – сказал он. – Все признаки налицо. Сами посмотрите, какого он цвета.

– Та еще пакость, – заметил Джимми Пончик. – Он не жевал свою подстилку?

– Все простыни нетронуты, так что, думаю, ответ отрицательный.

– А как он мочится?

– Эм-м. Думаю, так же, как и всегда.

Пончик цыкнул зубом. Зубы у него были исключительные. Все, кто с ним знакомился, замечали их почти сразу. Они были цвета немытого чайника.

– Поводите его по кругу с отпущенными поводьями, – сказал он.

Патриций открыл глаза.

– Вы, получается, врач? – спросил он.

Джимми Пончик с сомнением на него покосился. Он не привык к тому, чтобы его пациенты разговаривали.

– Ну, вообще-то да… Я многих на ноги поставил.

– Нет уж, спасибо, я сам встану, – сказал патриций. Он попытался подняться и снова откинулся на постель.

– Я ему смешаю микстуру, – сказал Джимми Пончик и отошел подальше. – Дважды в день берите его за нос и заливайте лекарство ему в глотку, ладно? И никакого овса.

Он поспешил за дверь, оставив Шельму наедине с патрицием.

Шельма Задранец обвел взглядом комнату. Ваймс не оставил ему особых инструкций. Он просто сказал: «Я уверен, что это не дегустаторы. Они же знают, что им могут приказать съесть целую тарелку. Но я все равно отправил Детрита с ними потолковать. Найди ответ на вопрос „как“, договорились? А с вопросом „кто“ я сам разберусь».

Если яд попал внутрь не с пищей и не с водой, какие еще оставались варианты? Можно нанести яд на подушку, чтобы жертва его вдохнула, или накапать яду ей в ухо, пока она спит. Можно устроить так, чтобы жертва потрогала отравленную поверхность. Еще это мог быть незаметный укол… Или укус насекомого…

Патриций поворочался в постели и обратил взгляд своих красных слезящихся глаз на Шельму:

– Скажи-ка мне, ты стражник?

– Э-э-э… я только заступил на службу, сэр.

– Если не ошибаюсь, у тебя гномье происхождение.

Шельма не стал отвечать. Отрицать это не было смысла. Когда ты гном, это каким-то непостижимым образом можно определить с первого взгляда.

– Мышьяк – очень распространенный яд, – сказал патриций. – Его повсеместно используют в быту. Есть более модные яды – например, алмазная пыль: она столетиями была в чести, хотя и совершенно бесполезна. Та же история с гигантскими пауками. Ртуть – яд для терпеливых, азотная кислота – для тех, кому не хватает терпения. У шпанской мушки тоже есть свои поклонники. Вещества, выделяемые разными животными, вообще предоставляют много возможностей. Например, если раздобыть гусеницу квантовой погодной бабочки, можно сделать человека совершенно беспомощным. Но мы снова и снова возвращаемся к мышьяку как к старому другу.

Патриций говорил в полудреме, заплетающимся языком.

– Разве это не так, юный Витинари? Так и есть, сэр. Все верно. Но в таком случае куда нам его поместить – зная, что все будут его искать? Туда, куда посмотрят в последнюю очередь, сэр. Неверно. Это глупо. Надо поместить его туда, куда вообще никто не посмотрит…

Голос перетек в бормотание.

Можно нанести яд на простыни, подумал Шельма. Или даже на одежду. Чтобы он медленно впитался в кожу…

Шельма забарабанил в дверь. Стражник открыл.

– Принеси новую кровать.

– Что?

– Другую кровать. Откуда угодно. И свежее постельное белье.

Он посмотрел под ноги. Коврик на полу был совсем маленький. И все же в спальне, где зачастую ходят босиком…

– А еще заберите этот ковер и замените новым.

Что еще?..

Вошел Детрит, кивнул Шельме и внимательно оглядел комнату. Наконец он взял под мышку видавший виды табурет.

– Ентот сойдет, – сказал он. – Если что, приделаю ему спинку.

– Что? – спросил Шельма.

– Тот врач, Пончик, сказал принести ему образец стула пациента, – ответил Детрит и вышел.

Шельма открыл было рот, чтобы окликнуть его, но потом пожал плечами. Чем меньше мебели, тем лучше…

Ну и все, пожалуй. Не отдирать же обои со стен.

Сэм Ваймс смотрел в окно.

Витинари не окружал себя телохранителями. У него, как и у многих, были дегустаторы – и на этом все. Конечно, Витинари и здесь ухитрился провернуть один из своих фирменных трюков: со всеми дегустаторами хорошо обращались, всем платили достойное жалованье, и все они были сыновьями шеф-повара. Но в первую очередь его защищало то, что всем без исключения он был полезнее живым, чем мертвым. Крупные влиятельные гильдии не любили Витинари, но предпочитали видеть в Продолговатом кабинете именно его, а не кого-нибудь из конкурентов. К тому же Витинари воплощал собой стабильность. Это была холодная и бездушная стабильность, но гений патриция, среди прочего, состоял в том, что он осознал: именно стабильности люди желают больше всего на свете.

Он как-то раз сказал Ваймсу, стоя в этой самой комнате у этого самого окна: «Они думают, что хотят равенства и справедливости, но чего они на самом деле жаждут, о чем мечтают в глубине души? Чтобы вещи шли своим чередом и завтра было таким же, как сегодня».

Ваймс отвернулся от окна.

– Что мне теперь делать, Фред?

– Не знаю, сэр.

Ваймс уселся в кресло Витинари.

– Ты помнишь предыдущих патрициев?

– Старого лорда Капканса? И того, что был перед ним, лорда Ветруна? Как не помнить. Те еще типы. Этот хотя бы не хихикал как умалишенный и в платье не наряжался.

«А вот уже и прошедшее время, – подумал Ваймс. – Еще свежее в памяти, но неумолимо уходящее».

– Что-то внизу стало очень тихо, – заметил он.

– Заговоры обычно плетутся в тишине, сэр.

– Фред, Витинари вообще-то жив.

– Да, сэр. Но не похоже, что он сейчас за главного.

Ваймс пожал плечами.

– Не похоже, чтобы сейчас хоть кто-то был за главного.