Валерий Иващенко - Безумный аттракцион

— Ты чего это так развеселился? Али прирезать кого успел? Или спер чего полезного? — грубо поинтересовался Бригадир, злясь на товарища за полную нечувствительность к его душевным мукам. — Или привидение какое увидел?

— Увидел, — ответил Рахман, не переставая улыбаться. — Сейчас и тебе покажу. Будешь в восторге.

Рахман отошел в сторону и показал на стоящего метрах в пятидесяти Паука. Тот нерешительно переминался с ноги на ногу, теребя в руках теплую куртку.

— Все, приплыли, — разочарованно произнес Бригадир. — Он, как всегда, подкрался незаметно. А я уж было поверил, что нам может повезти и мы, может быть, выберемся живыми и без приключений.

— Все настолько плохо?

— Нет. Все гораздо хуже.

— По-моему, ты к нему предвзято относишься.

— В данной ситуации мои чувства к некоторым людям нельзя выразить словами, а только монтировкой, лопатой или топором. Теперь нам не уйти тихо. С ним тихо не получится. Никогда не получалось.

Бригадир покосился на товарища. Тот оскалил зубы в усмешке и развел руками в простодушном славянском жесте. Мол, завались оно все за ящик. Если все правильно и по расписанию, то рехнуться можно! А на всякую коварную хитрость мы всегда сможем ответить непредсказуемой глупостью. Авось пронесет.

Хочешь выжить? Неукоснительно соблюдай три главных правила.

Первое: ни под каким предлогом не покидай своего жилища с наступлением сумерек.

Второе: что бы ни случилось, не смотри в темноту из окна.

И третье: если все же что-то в той темноте увидел, ни в коем случае не подавай виду.

Потому что ночью этот мир уже не принадлежит человеку. Потому что каждый раз в ночные часы — уже который год подряд — пространство за стенами твоего дома становится охотничьими угодьями. Зверье охотится на людей.

Глухая беззвездная июльская ночь ослепила и обездвижила город Заволжск. Около половины третьего осторожненько выглянула луна, плеснула в безмолвные кварталы пригоршню свинцового света, но тут же снова и спряталась, словно удостоверившись в своем бессилии против мертвого океана мрака.

Ни одного огонька не светилось в городских окнах.

В этот час комната совещаний правительственного здания Заволжска очень напоминала вокзальный зал ожидания. Высокопоставленные чиновники — первые лица города, расстегнув пиджаки и ослабив галстуки, устало обвисали на стульях; дремали, положив головы на тянувшийся во всю длину комнаты стол; бродили бесцельно вдоль стен; скучковавшись по двое-трое, вполголоса вяло о чем-то переговаривались. Накурено было так, что свет электрических ламп казался синеватым, но попыток хоть немного приоткрыть окна, плотно задрапированные тяжелыми портьерами, никто не предпринимал. Угол комнаты занимал совершенно чужеродный здешнему интерьеру элемент — кабина биотуалета.

У запертых дверей на узком диванчике помещались двое мужчин, явно не принадлежавших к городской управленческой элите. Первый — худощавый парень в щегольском клетчатом, до смешного коротком пиджачке, с нагловатой подвижной физиономией, половину которой скрывали большие очки с непроницаемыми темными стеклами; оба уха этого типа были украшены тремя золотыми колечками, которые при малейшем движении принимались тихонько позвякивать. Вторым был немолодой краснолицый усач в военной форме без каких-либо знаков отличия, зато при оружии: справа на ремне его угловато темнела большая кобура. Странная эта пара молча и внимательно наблюдала со своего места за происходящим в комнате совещаний, в то время как отцы города почему-то предпочитали в сторону сидящих на диване не смотреть. А если вдруг и оглядывались, то искоса, ненадолго и с отчетливо ощутимой затаенной тревогой.

Лампы под потолком, сухо треснув, заморгали.

И сразу же все разговоры в комнате совещаний смолкли совершенно. Те, кто дремал, молниеносно проснулись, испуганно заозирались. Разминавшие ноги замерли на месте. Обмякшие на стульях встрепенулись и подобрались…

Моргнув несколько раз, лампы вновь стали излучать ровный свет.

А чиновники не сразу и не все вернулись в тот режим бездеятельного ожидания, в коем пребывали до неожиданных фокусов электричества. На кого-то вдруг напал приступ безудержного кашля, кто-то нервно засмеялся, кто-то ни с того ни с сего, схватив ближайшего к себе товарища за рукав, неестественно громко понес какую-то очевидную чепуху…

— А вот я бы коньячку сейчас хряпнул! — возгласил внезапно во всеуслышание городской прокурор Ареньев, кривя рот в нарочитой улыбке. — Жаль, что нельзя…

— И я бы стопочку врезал, ага! — поддержал прокурора директор департамента образования Кузовников, простецкого вида мужичонка с крупной вихрастой головой. — И семужкой соленой закусил бы. Кладешь на кусочек семги кусочек маслица…

Эти заявления вызвали у присутствующих самые искренние отклики. Комната для совещаний загудела.

— Лимоном лучше всего коньяк закусывать, — зажмурившись и причмокнув, поделился глава городского МЧС.

— Лимон-то к коньяку? — укоризненно прогудел кто-то. — Это, братцы, самый распоследний моветон. Мясом надо закусывать, мясом. Свининкой на вертеле…

— Заканчивайте, мужики, все ведь жрать хотят… — простонал кто-то еще в ответ.

— Третью ночь сидим… ждем и ждем — и все на одной сухомятке. А у меня гастрит!

— Глюкоза и только глюкоза! Шоколад или пару виноградин. А можно и вовсе не закусывать.

— Под сигарку его, родимого…

— Да ну его, этот коньяк! Лучше нормальной водочки хлопнуть. А потом борща, да с пампушками!

— Картошку отварную! — всхлипнул глава МЧС. — С укропом… И селедочку — чтобы, сволочь такая, нежная-нежная была… ее на картофелину горячую шлепнешь, а она сразу тает, зараза, жирком ароматным исходит…

Даже сам заволжский губернатор — пятидесятилетний здоровяк, спортсмен-тяжелоатлет в прошлом — вожделенно заблестел глазами. И уже открыл было рот, вероятно, чтобы сообщить о собственных гастрономических предпочтениях, но его довольно-таки невежливо перебил прокурор Ареньев.

Видно, чересчур уж чувствительно ужалила прокурора метавшаяся по комнате ослепительная комета голодных грез, им же самим и запущенная.

— Ну сколько можно в конце-то концов?! — мучительно взревел Ареньев, взявшись обеими руками за внушительное брюхо. — Мужики, а? Сидим тут, как в карцере, в натуре! На парашу оправляться ходим!

На этот раз сердечный возглас прокурора вновь нашел отклик в душе большинства присутствующих.