Валерий Иващенко - Безумный аттракцион

— Я сегодня же уезжаю из города, — сказал брахман. — Если пожелаете со мной — милости прошу.

— Навсегда? — охнул Дега.

— Почему же навсегда… Не навсегда, конечно. Но надолго. Годик, я думаю, прокантоваться вдали от родимого дома придется. Да, года, пожалуй, хватит…

— А где конкретно кантоваться? — спросил я.

— Есть одно место… — неопределенно проговорил Макс.

— И что это за место?

— Доберемся — увидите. Вы про Всадника ничего не слышали? Ах да, я уже спрашивал…

— Интересно… — сказал я. — И нам в этом самом месте целый год сиднем сидеть?

— Ну почему же… Это, детвора, такое место, где сиднем сидеть не дадут.

Этот «сидень» живо мне напомнил вчерашний разговор Макса с папахеном. Черт возьми — вчерашний! А кажется, будто целая жизнь прошла…

— Это такое место, — продолжил брахман, — где умений и знаний можно набраться столько, что потом никакие копы и старшаки вам страшны не будут. Сами наиглавнейшими старшаками станете…

У Деги немедленно загорелись глаза. А я сказал:

— Будто вербуете куда-то… И даже не говорите куда…

— Придет время — сами все узнаете, — пожал плечами Макс. — Вербую… Даю возможность выбора. Помочь хочу. Не понравится там, куда я еду, — никто держать не будет. Только вот… — Он остановился. Посмотрел по очереди на меня и на Дегу. И закончил: — Только должен вас предупредить. Я и этот вариант посмотрел — что вы со мной поедете. И тоже ничего хорошего для вас не увидел. Как и для себя, впрочем, — тише добавил он. — Непросто будет до места добраться. Но оставаться для вас еще хуже, факт. Решайте, детвора.

— И… что же нас ждет? — поинтересовался я. — В конечном итоге?

— В конечном итоге? — Макс усмехнулся, двинувшись дальше. — А то же, что и всех. Она, родимая, дура с косой. Рано или поздно, факт.

— Так все же рано или поздно?

— А вот на этот вопрос, — заправив волосы за уши, он качнул перед нами указательным пальцем, — никто никогда вам точного ответа не даст. А если кто и будет уверять, что даст, — наверняка обманет. Потому что это знание — не человеческое. Нет у человека права предположения насчет своей (да и чужой) смерти строить.

— Хорошенькое дело! — взвился вдруг ненадолго замолчавший Дега. — Что ж получается: куда ни кинь — всюду… параша! Давай не поедем никуда? — обратился он ко мне. — Ну примут нас копы, ну отсидим… Может, нам и дадут-то немного? Может, нам вообще нисколько не дадут? Разберутся. И копы, и наши старшаки разберутся? Может, нам совсем ничего не будет? Может, обойдется все?..

Мы как раз успели добраться до ворот парка. Уже видна была красная «семерка», которая нас сюда привезла…

А у «семерки» крутились, заглядывая через окна в салон, два копа. С большим любопытством они туда заглядывали, и один из них при этом явно возбужденно говорил что-то в черный короб рации, а второй все держался правой рукой за кобуру с пистолетом… А от остановившейся через дорогу патрульной машины уже бежали к «семерке» еще двое копов…

— Да не смотрите вы на них! — прошипел брахман, подтолкнув меня. — Или хотите добровольно сдаться? Чтоб уж поскорее покончить… Нет? Тогда спокойно проходим ворота и сразу поворачиваем во-о-он туда.

И мы спокойно прошли ворота. И сразу повернули «во-о-он туда». И тут-то можно было уже отделиться от брахмана, пойти своей дорогой.

Но почему-то мы не спешили делать это. Хотя что значит «почему-то»? Понятно почему… Теперь уже не оставалось у нас сомнений в том, что эта самая своя дорога закончится неотвратимыми серьезными проблемами — если не с копами, то с нашими же, гагаринскими, старшаками. Лучше уж прогуляться с Максом в… куда он там собрался?.. Прогуляемся и вернемся, а там, может быть, все само собой и утрясется… Год — это все-таки не так уж и много. Как раз, наверно, достаточно, чтобы о нас в Гагаринке подзабыли…

Я оглянулся на Дегу, он вздохнул и согласно кивнул мне.

Вот так все и решилось.

А шумный парк удалялся, и музыка его — звонко подпрыгивающее струнное бряцанье и тягучие духовые извивы — стихала за нашими спинами, будто ее уносило ветром. Будто все, что оставалось позади, всю нашу прожитую жизнь, словно сорванные листья и невесомую древесную труху, терпкий, как дым, осенний ветер сдувал за границы бытия.

Это был немецкий внедорожник, черный и громоздкий, как вражеский танк. На лобовом стекле его, в углу, пестрела четырехугольная наклейка, сообщавшая о том, что сам автомобиль и те, кто на нем передвигаются, принадлежат правительству Заволжского округа.

— Нравится? — негромко осведомился у нас Макс, останавливаясь у внедорожника.

За рулем сидел парень в темном костюме, с лицом пухлым и бледным, словно подушка. Чуть повернув стриженную ежиком башку, он посмотрел на нас с Дегой тем примерно взглядом, каким недобрые люди смотрят на бродячих собак; то есть брезгливо и с некоторой опаской — вдруг еще цапнут за ногу, порвут штанину… Впрочем, выражение его лица моментально изменилось, стало деятельно-подобострастным, как только он встретился глазами с Максом.

— Вылезай, — скомандовал брахман. — А ключи оставь.

— Ага, Иван Терентьич! — откликнулся парень, бодро выпрыгивая из автомобиля. — Сами поведете, значит? Хорошее дело… А мне как же? Домой или обратно в гараж?

— Домой, — сказал Макс. — И два дня лежи-отдыхай. Отгул тебе даю.

— Оплаченный, Иван Терентьич? — с надеждой спросил парень, который, конечно, вместо шептуна, как мы уже понимали, видел того, кому привык безоговорочно подчиняться.

— Обойдешься. За свой счет. Гляди вон харю какую отрастил, — сказал Макс, опускаясь на водительское место. Потом покосился на покорно двинувшегося по тротуару парня и нахмурился. — Хотя, впрочем, постой. «Лежи-отдыхай» отменяется. Давай-ка дуй в городской парк, ищи в парке дворницкую, а в дворницкой — метлу. И вперед — дорожки подметать от огрызков, окурков, бутылок и прочего культурного слоя. Через два дня лично проверю. А если кто вопросы будет задавать, скажешь: мол, Иван Терентьич велел… — Макс на секунду задумался. — В качестве, скажем, наказания. Понял, за что?

— Понял… — понурился парень. — Сколько ж можно, Иван Терентьич, мне тот бензин припоминать?..

— Разговорчики! — прикрикнул на него Макс. — Выполнять указание! А вы чего ждете? — обратился он к нам. — Мне показалось, вы уже приняли решение? Или я ошибся?

— Ничего не ошиблись! — заявил Дега, проворно обегая автомобиль, чтобы занять сиденье рядом с водительским. — Мы с вами, конечно. Эх, вот это тачка! — восторженно взвыл он, ощупывая скрипящую кожу кресла, на которое только что приземлился. — Куда там Чипиной тарантайке!

Я влез на заднее сиденье, подвигался туда-сюда, осваиваясь в просторном, приятно пахнущем полумраке салона. Пощелкал кнопками на дверных панелях, полюбовался, как сами собой поднимаются-опускаются стекла; на спинке переднего кресла обнаружился откидывающийся столик — когда его приводили в горизонтальное положение, над ним загорался неяркий уютный светильник, при котором можно было читать. Я нажал наугад еще одну кнопку, и мне под руку вывалился мягчайший подлокотник, который, как я тут же выяснил, открывался. В полости подлокотника, я нашел едва початую деревянную коробку с толстенными сигарами. Пахли сигары умопомрачительно. Дега тем временем с азартом обшаривал бардачок.