Екатерина Белецкая - Холод

— По поллитра? — Ит задумался. — На самом деле, Саб, это немного. Особенно с учетом нагрузок, да и такой жизни, в общем и целом. Кстати, причина поражения печени была, если ты помнишь, другой. Вирус — это не водка.

— Про это мы поговорим позже, — отмахнулся Саб. — Ты хотел дать ему лхус? Давай, а потом займемся делами. А он будет отдыхать. Я прав, Скрипач?

— Прав, — неохотно кивнул рыжий. — К сожалению.

…Лхус понравился Кили чрезвычайно. Нет, даже не так — этот вкус вызвал у него благоговейную оторопь. Чего они только не услышали в результате — и что он в жизни такого не пробовал, и что это божественно, и что такого просто не бывает, и что можно ли ему еще хоть чуть-чуть?

В результате разрешили «чуть-чуть», а потом заставили заснуть — показатели, пусть и медленно, но начали падать.

— Это низко, — говорил часом позже Ит, когда они собрались все вместе, чтобы обсудить то, что узнали от Кили. — Нет, ребята, это просто низко, и я так продолжать не хочу.

— Что низко? — хмыкнул Саб. — Я тебя не понял.

— Да, тебе это будет сложновато понять, — ответил Ит презрительно. — То, что мы делаем, это низко, Саб. Взять его на внушение, откорректировать, заставить, по сути дела, общаться с нами, как с добрым друзьями… мне не по себе от того, что мы делаем, и, боюсь, дальше будет только хуже.

— И что ты предлагаешь? — Саб выжидательно прищурился.

— Предлагаю взять модуль, и пойти в город. Собирать информацию надо самим. Вы же видите, он ничего не знает! Одни слухи и домыслы! Какой в этом всем толк? Поэтому вот что. Вы с Эри будете работать руководством, а мы, по старинке…

— Ой, нет, только не это, — покачал головой Скрипач. — Они наруководят. Ит, не надо, а? Может быть, как-то иначе?..

— Как — иначе? — Ит повернулся к нему. — Что ты предлагаешь?

— Молчать всем. И послушать, что я предлагаю, — Саб решительно встал. — Давайте-ка я ему позадаю вопросы в следующий раз. У меня складывается впечатление, что вы спрашиваете вовсе не о том, о чем нужно.

— А о чем нужно? — с вызовом спросил Скрипач.

— Увидишь.

— Расскажи о своей семье. Эти фигурки — кому они принадлежали? — Саб держал Анубиса и Бастет на ладони. — Маме? Старшему отцу?

— Нет, папе, — покачал головой Кили. — Мама говорила, что он страшно обрадовался, когда я родился. Они боялись, что будет мальчик.

— Тогда пришлось бы заводить еще одного ребенка, верно? И еще. Чтобы было, кому передать эту пару. Я прав?

Кили кивнул.

Ит заметил, что на Саба он смотрит с большим почтением. И даже, кажется, с легким страхом — не смотря на корректировку и внушение.

— Ты плохо видишь, — продолжил Саб. — Скажи, кто еще плохо видел в вашей семье?

— Папа. И мама тоже видела не очень. Но папа хуже. Примерно, как я. А почему я сейчас вижу без очков? — запоздало спохватился он.

— Потому что мы поправили зрение, — вмешался доселе молчавший Ит. — Сделали небольшую операцию. Очки тебе больше не нужны.

— Спасибо… Да, папа плохо видел. Я вообще на него очень похож. Мама это часто говорила.

— Кили, мама была рауф? — спросил Саб.

— Нет, человеком. Старший папа был чистый рауф. А папа был смешанным, как я.

— Идеальный проход по передаче, — пробормотал Саб. — А бабушки, дедушки? Ты их помнишь?

Кили задумался.

— По маме — точно нет. Кажется, ее семья была против, когда она замуж вышла. По папиной линии — помню бабушку. Она была человеком.

— А остальных? — Саб нахмурился.

— Не очень. Они, кажется, уехали куда-то. Вдвоем. И не вернулись, — Кили потер переносицу и виновато посмотрел на Саба. — По-моему, в экспедицию. Простите, я не помню. Мне восемь лет было, когда я последний раз видел бабушку…

— Но они были — рауф?

— Старший точно. Муж бабушки был такой же, как я, полукровный.

— Смею предположить, что семья была такая же, как семья твоих родителей, — согласно заметил Скрипач. — Кили, а если в такой семье рождается не гермо, а мальчик или девочка… что происходит?

— Они почти никогда не могли иметь детей, — пожал плечами Кили. — Поэтому им не отдавали фигурки.

— Саб, на налобник выйди, — попросил Ит.

«Не сходится. У наших дочерей с репродукцией всё в полном порядке. У нас три дочери, одна — по рауф-линии, двое — по человеческой. Иметь детей могут все. От линии рауф есть уже даже правнуки».

«Интересно, — ответил Саб. — Про это потом как-нибудь. Сейчас не отвлекай меня».

— Значит, фигурки передают только тем, кто… сможет завести такое же потомство, верно? Только средним? — уточнил Саб. Кили закивал. — А ты не знаешь, сколько времени это продолжается?

— Не очень понял, — признался Кили.

— Сколько лет уже продолжаются эти передачи?

— Не знаю, — Кили нахмурился. — Может быть, тысячу. Может, и больше. Псоглав и Мудрая приходили очень и очень давно, они ушли навсегда, покинули этот мир. Но мы должны хранить память о них, потому что они были светом разума и свободной воли.

Ит и Скрипач переглянулись. Вот как! Ни много, ни мало — разум и свободная воля. Это дорогого стоит.

— Кили, а если бы у тебя появился ребенок, что ты должен был бы сделать? — осторожно спросил Саб. — В каком возрасте он получит фигурки?

— Ну… я впервые увидел их в семь лет, — Кили задумался, вспоминая. — У меня был День рождения, и тогда папа и мама впервые мне их показали. И дали подержать. Мне очень понравилось. Фигурки были теплые, и у них вот тут что-то светилось, — Кили улыбнулся, и указал на основания подставок. — Хотя мне кажется, что я это выдумываю. Потому что больше фигурки не светились никогда. И теплыми больше не были. Это ведь просто статуэтки, хоть и родовые. Пес и Киса, — улыбка стала чуть смущенной. — Ну и сказки всякие… как сказка про Небесного Мальчика, например. Про них тоже сказки рассказывали.

— Небесный Мальчик? — переспросил Ит.

— Ну да, — подтвердил Кили. — Стишок был. Его всем детям рассказывают.

— Не помнишь? — спросил Ит.

— Почему не помню? Помню.

А если вышел небесный мальчик,

Неся в руке золотой фонарик,

Тогда тихонько иди в кроватку,

Ведь если ты побежишь, неловкий,

Ты можешь крошку толкнуть случайно.

Тогда заплачет небесный мальчик,

Уронит свой золотой фонарик,

И разобьются златые стекла,

И ночь покажется слишком темной…

Ит почувствовал, что по коже, по всему телу, побежали мурашки — миллионы огненных и одновременно ледяных мурашек. Это было оно, то самое стихотворение, которые трижды, кто бы мог подумать, трижды встречалось в старых считках! Причем стихотворение это было — рауф, по принадлежности. И прочел его Кили отнюдь не на русском языке, а на…

— Лаэнгш, — прошептал Скрипач. — Ит, мы сходим с ума?