Екатерина Белецкая - История с продолжением

– Откуда ты можешь знать?

– Я просто знаю.

– Дело твоё, – вздыхала Айкис.

Через день всё повторялось снова.

Жанна находилась с Лином непрерывно, почти не отлучаясь из комнаты, без малого месяц. Она постоянно, при любой возможности, старалась говорить с ним, смысл слов значения не имел, главное в них было то, что и сама Жанна понимала не до конца – вера. Именно благодаря этой вере, а не чему-то ещё, к Лину стал постепенно возвращаться рассудок. В один из вечеров Лин вдруг понял, что ему говорила Жанна. Та каждый вечер часами упрашивала его лечь спать, он почти совсем перестал спать, ночи превратились в серию кошмаров. Но тут… Что-то изменилось. После того, как Жанна в очередной раз сказала:

– Рыжий, ну полежи немножко, ночь, все спят… – Лин покорно лёг и закрыл глаза. Жанна тихонечко села рядом с ним и принялась ласково гладить его по волосам. Лина трясло, словно от лихорадки, и Жанна решила попробовать дать ему какое-нибудь слабенькое снотворное, на всякий случай. Она встала, чтобы принести лекарства, но тут Лин вдруг взял её за руку и тихо произнёс:

– Жанна.

Это звучало, как констатация факта, но Жанна ответила, осторожно освобождая руку:

– Я здесь, милый. Сейчас кое-что принесу и посижу с тобой. Хорошо?

Лин не ответил. Жанна снова присела рядом с ним. Он уснул быстро, даже быстрее, чем она успела вернуться с лекарством. “Получилось, – подумала Жанна, – что-то у меня получилось. Сама не пойму, что, но это что-то… особенное. Спи, рыжий, спи, я так устала. Я устала бояться за то, что не получится… что ты навсегда останешься таким… спи, это правильно”. Жанна присела рядом с кроватью и вскоре задремала сама.

Лин проснулся ночью. С минуту он лежал, силясь понять, где он, и что с ним. Осознание пришло внезапно и страшно, всё, что было до этой ночи, вдруг встало перед ним, как на картине. Лин поднялся с кровати и подошёл к окну. Там, внизу, притаилась осень, чёрная и всеобъемлющая. Он прижался лбом к стеклу и глянул в ночь.

– Господи… заберите меня отсюда, – прошептал он. Исхода не было. Была лишь страшная боль от потери, отчаяние и страх.

Лин отошёл от окна и побрёл в ванную.

– Стекло, – приказал он еле слышно. – Толщина – одна восьмая ис. Создать зеркало.

Стена в секунду перестроила структуру и Лин оторопело уставился на собственное отражение. Это предел, предел всему… Кошмар!… Все сомнения вдруг разом куда-то испарились. Лин поднял руку, примерился, и со всех сил ударил по стеклу. Во все стороны брызнули осколки. Лин нагнулся, поднял один и полосонул себе по левой руке, чуть повыше кисти.

– Жанна, девочка, не плакать нужно, а радоваться! Ты сумела всё сдвинуть с мёртвой точки, тебе за такой подвиг нужно…

– Айкис, перестаньте, ради Бога!… Он же едва не умер…

– Не преувеличивай, – отмахнулась Айкис. – Царапина. Через три минуты всё было в полном порядке…

– Да, хорошая у вас система слежения… Лучше не бывает. Вы же обещали, Айкис!… Совесть у вас есть?

– Есть! И ещё есть долг, который я, как представитель…

– Я понимаю, конечно… А вы себя представьте на моём месте, – Жанна отвернулась от Айкис и тихо произнесла:

– Вы меня напугали…

– Прости, но время было дорого.

– Что он делает, Господи ты Боже мой… Зачем?… – Жанна запустила руки в волосы и снова заплакала. – Я так надеялась, а он…

– Не плачь, не надо… – Айкис подошла к Жанне и обняла её за плечи. Она с большим трудом сдерживалась, чтобы тоже не расплакаться. Разговор происходил в той же комнате. Лин всё ещё спал – испугавшиеся того, что он над собой сотворил сотрудники не пожалели препаратов и спать Лину предстояло часов двадцать, если не больше. Сигнал на систему пришёл ночью, двое дежурных прежде всего вызвали Айкис и сразу рванули по координатам в комнату. Лин к тому времени успел упасть в обморок от потери крови, поэтому больших проблем с ним не возникло – рану закрыли, восстановили первоначальный объём крови и ввели снотворное. Узнав сколько, Айкис пригрозила удавить того, кто это сделал. А потом и состоялся этот разговор с Жанной. Слава Богу, от него и Айкис и Жанне стало легче – тяжесть того, что говорить в слух они не могли и не хотели, растворилась. Теперь можно было снова на что-то надеяться.

Пробуждение. После медленного падения вниз, всё вниз – побуждение. После смерти. После всего. Когда уже ясно, что существование твоё – бред, когда ясно, что ничего не было и не будет, потому что просто-напросто не может быть. Пробуждение. Слишком чётко он видел мир вокруг себя, слишком ясным стало ранее помутнённое сознание. Он знал, где он. Он легко мог догадаться, что с ним. Он слишком хорошо понял, что произошло.

Он поднял к глазам левую руку и поразился тонкости и прозрачности вен. В душе шевельнулась ещё одна страшная догадка. Он испугался так, как никогда ещё не пугался в своей жизни. Рефлекторно из горла его рванулся крик, но воздух, простой воздух, обжёг лёгкие, словно жидкий огонь.

– Тише, тише, – произнёс голос совсем рядом с ним, – так боролся за смерть, а жить боишься?…

– Айкис… вы не поняли. Я уже умер, давно умер. Еще там. Это уже не я… то, что сейчас…

– Прости, – прошептала она в ответ, – я так надеялась… прости… Это не ты, Дзеди, это я… После того, что сделала…

– Айкис, я больше не могу! Отпустите меня, – он заплакал, – ну не надо, прошу вас… Ну, пожалуйста… ну дайте мне умереть… мне обещали… пожалуйста… я не могу… зачем я вам?… отпустите…

– Перестань, Дзеди! – теперь плакала и Айкис. – Пощади меня, ну зачем ты так… прекрати… это я, это всё я, гадина… ну не надо… я же люблю тебя… только никогда не говорила об этом…

– Меня никто никогда не любил! – Пятый посмотрел ей прямо в глаза, и она поспешно отвернулась. – И вам я тоже не нужен… я никому не нужен. И даже смерти я не нужен… – он судорожно вздохнул. Голова внезапно закружилась, его повело. Он закрыл глаза. “Всё равно с собой рассчитаюсь, – подумал он. – Чего бы мне это не стоило. И никто мне не сможет помешать. На этот раз – никто. Хватит им всем Пятого, поиграли. В этот раз – наверняка”.

– Уходите, – сказал он Айкис. Голос его стал холодным и отчуждённым. – Я хочу побыть один.

Айкис вышла. “Буду пробовать до тех пор, пока не получится, – решил он, – мало того, что все ненавидят меня… так ещё и я сам ненавижу себя… и с этим пора кончать, – отсутствие боли придало ему уверенности. – Хоть что-то я вправе решить сам?…”

В праве… Насмешил, нечего сказать. Что говорить!… Ладно, не сейчас, чуть позже. Ушла – и хорошо. Так надо. Рвать вены на руках зубами он научился ещё очень давно, чуть ли не в один из самых первых побегов. Что годилось там – сгодится и здесь. Не будем торопить события, ещё успеем наиграться… но попытка – не пытка. Так, это у нас будет первая проба… чёрт, у меня совсем своей крови, что ли, не осталось? Что это за мерзость такая?…