Геннадий Башунов - Не люди

– Не буду спорить, сам я очень слабый маг. Настолько слабый, что, сняв перчатки, могу только видеть и чуять колдовство. У вас тут, может, от постоянной жизни на могильнике выработалась собственная чуйка на энергию. Но носить я их буду до конца своей жизни, таково моё проклятье. И как я без них буду грабить могильники? У вас тут что, раньше могильщики не появлялись?

Молодой охотник поёжился. От самого слова повеяло каким-то холодом, но оно казалось смутно знакомым.

– Нет. Никто давным-давно не видел чужаков. Друг сказал, они все вымерли, и что в Мёртвом Мире никто не живёт.

– Мёртвом Мире? – переспросил могильщик. – Парень, ты рассказываешь странные вещи. Какой-то друг, ещё какая-то чушь. Все эти узоры из шрамов на твоём лице, при том, что ты, скажу честно, и так далеко не красавец. У меня что-то уже язык устал разговаривать, а ты, как я погляжу, болтун тот ещё, так что расскажи-ка, о какой хрени про мёртвые миры и друзей-чудотворцев ты вообще несёшь.

Хасл некоторое время думал, дожёвывая свой сухарь. Наконец, решил, что лучше будет рассказать так, как это обычно делает Друг. Поэтому он закрыл глаза и, стараясь копировать интонации и речь Друга, начал говорить:

– Люди жили в мире и покое, пока семь десятков лет назад старому порядку не пришёл конец. Случилось это за один день, и некому теперь рассказать о том, как это произошло, некому спросить у тех, кто всё это видел, да и спрашивать-то не у кого – не погиб лишь Друг, горсть людей, да, быть может, ещё несколько человек за стенами Шранкта, но к этому времени гнев Древних должен убить и их, если они ещё не умерли от старости. Да и остались ли они людьми после всего пережитого в Мёртвом Мире?

Эм-м… Страшен был Гнев Древних. Разрушил он Бергатт, сотворил Серого Зверя и осел на всякой железной крошке проклятиями, подстерегающими каждого алчного и неосторожного человека. И кто осмелится зайти в Бергатт или Шранкт, того поразят проклятия, и будет мучиться он, пока не умрёт. Потому что цель Древних – смерть всех людей, и такова была сила Их ненависти, что Гнев Их пережил гибель Их.

Лишь Друг оберегает людей от Гнева Древних. Весь год сидит он в Башне своей, насылая на творения Древних собственные проклятия. Лишь он может ходить по проклятому Бергатту, и приходит он каждый Йоль, чтобы выбрать, кто из людей к какому ремеслу более пригоден. Мужчины для своих дел предназначены – кто строит, кто лес и камень добывает, кто охотится и ловит рыбу. Женщины по-своему служат Другу и мужчинам – держат построенные дома в порядке, следят за живностью и грядками. А те, кто достиг возраста в сорок лет, уходят с Другом в Башню, чтобы мудростью нажитых годов делиться с ним. Но может Друг и раньше призвать лучших, если такова будет его воля, ведь число людей не должно превышать двух сотен, лишь столько сможет прокормиться на земле живых.

Так… Избранный поможет… а, нет. И только Избранный зажжёт Метку, что каждому ещё в младенчестве оставил Друг. Будет он помогать искоренять зло, что обрушили Древние на этот мир. Разгорится в нём Дар. И, быть может, станет он новым Другом для всех людей.

Хасл закончил и тяжело перевёл дыхание. Слова он помнил плоховато, да и речи Друга подражал с трудом, но всё же остался доволен собой. Помимо всего прочего, рассказывая, он показал чужаку метку Друга, выжженную на груди, и узоры на лице, подтверждающие его принадлежность к касте охотников.

– Не знаю, кто такой этот ваш Друг, – буркнул могильщик после паузы, – сбрендивший маг или просто больной ублюдок, но точно могу сказать, что клеймо на твоей груди – это знак магов, восьмиконечная звезда. И что за стенами Шранкта не далее, как в двух днях пути, у самых холмов, постепенно переходящих в Полую Гору, внутри которой вы живёте, стоит вполне себе живой город под названием Новый Бергатт, где живёт, наверное, тысяч пять народу.

– Пять тысяч? – раскрыл рот Хасл.

– В одном городе. А всего в мире осталось, должно быть, десятки миллионов людей. Конечно, война семидесятилетней давности разрушила почти все старые города, народу погибло очень много, но ни о каком полном уничтожении и нескольких выживших речи не идёт. Скорее, это вы несколько выживших, вынужденных ютиться на окраине могильника.

– Война? Была война?

Чужак фыркнул.

– Все эти развалины и туман, которого ты так боялся, да и сам я, результаты этой войны. Про саму войну ничего особого рассказать не могу, и никто не может, в этом твой Друг прав. Разве что воевали все против всех, а за что – хрен его знает.

– И я смогу пересечь Шранкт и увидеть за его стенами живой мир, а никакую не выжженную пустыню?

– Живой мир – да, уж поживее вашего. А вот пересечь Шранкт – вряд ли. Мы со Шрамом прошли, имея при себе перчатки, которыми могли расчистить себе путь. Да и то разок едва не погибли, хотя оба тёртые калачи. Ты же останешься свежей грудой костей на первом перекрёстке. В этом ваш Друг тоже прав – соваться в могильники вам не стоит, уж лучше жить здесь, чем погибнуть, стараясь выбраться. – Могильщик жёстко усмехнулся, видя расстроенное лицо Хасла. – Не переживай, иногда там очень дерьмово. Можешь поразмыслить об этом, пока идёшь к своим друзьям. Надеюсь, ты запомнил моё послание? Я просто хочу уйти, никого не трогая, и пусть никто не трогает меня.

– Запомнил, – кивнул молодой охотник.

– Иди. Прямо в ту сторону. Вернёшься сюда после переговоров. И поверь, я быстро пойму, если вы с дружками решите устроить мне засаду. Тогда ты умрёшь первым.

– А если я не вернусь? Или я не смогу договориться… что ты будешь делать?

Могильщик обнажил зубы в хищном оскале.

– Неужели ты думаешь, что я буду тебе рассказывать?

***

Пока Хасл спускался к Серым Полям, в его голове крутилось множество странных мыслей. Он был одновременно напуган, заинтересован и разочарован. Разочарован в первую очередь в Друге. Ещё ночью к нему пришла кощунственная мысль о том, что Учитель, возможно, в чём-то ошибается. Сейчас молодой охотник подумал, что – как бы невероятно это ни звучало – Друг может обманывать людей преднамеренно. Зачем это ему, было выше понимания Хасла, поэтому он постарался выбросить эту мысль из головы, но она упорно продолжала возвращаться.

Мысли о пришельцах тоже не покидали его. Хасл и так предполагал – из ниоткуда они появиться не могли. А уж слова о каких-то миллионах (наверное, это куда больше пяти тысяч) живых, пусть и уродливых, человек и вовсе шокировали. Впервые Хасл представил, что Бергатт – эту громадину – когда-то населяли люди. Валяющиеся на его развалинах скелеты когда-то принадлежали живым людям. Должно быть, и в Бергатте когда-то жило… пять тысяч человек? Или даже шесть? А что есть у них? Город? Да по сравнению с Бергаттом их город жалок, как червь по сравнению с человеком.