Алексей Кондратенко - Число начала

Наконец я осознал, что в жизни с тобой может произойти что угодно. Осознал, что счастье лишь прелюдия к страданиям. Оно притупляет бдительность, причиняя еще большую боль потом. Теперь я верю, что смертно все. Даже счастье.

Особенно счастье.

Я думал, шум уже никогда не прекратится, но вдруг он стих. В ветреной тишине по крышке гроба били холодные капли дождя. И после шума не наступила ожидаемая душевная пустота. Омраченные горем лица смазались под бурым утренним небом. Я и не смотрел на них. Только на ее фотографию на могильной плите и землю, залитую месивом грязи. Она теперь всегда будет в земле. Сейчас в моей душе ничего не было, но она была не пуста. Что-то оставалось внутри и рвало меня на части.

Картины сегодняшнего утра целый день всплывали перед глазами. Темноту иногда нарушали краткие вспышки молнии, освещая через узкий проход на крышу тесную комнатку чердака, вместе с квартирой когда-то доставшегося Марине. Я сидел на старом сундуке, от которого пахло затхлым запахом сырости, и с тоской смотрел на фотографию, лежавшую на полу. Темноволосая девушка с удлиненными голубыми глазами. Лицо, которое со временем сотрется с камня, выцветет на бумаге и исчезнет из памяти. Марина… Она была для меня всем.

Теперь эта комнатка на чердаке и квартира навсегда останутся пустыми. Я использовал это помещение как фотомастерскую. Тогда я жил мечтами, надеялся открыть собственную фото-студию, а когда-нибудь и галерею, разбогатеть и, наконец, сделать предложение Марине.

Встав с пыльного сундука, я покинул эту комнату через темную лестницу, ведущую вниз.

Я нуждался в большой порции коньяка или общения, поэтому отправился в бар, где надеялся потерять эту боль и залить пустоту алкоголем. Забыться. Хотя бы на один вечер. Я решил, что буду пить рюмку за рюмкой до боли в печени в компании Тима, который должен был скоро подъехать.

Тим работал вместе со мной в журнале тоже штатным фотографом. Мы были знакомы задолго до того, как стали работать вместе и на протяжении всех этих лет поддерживали друг друга. Поэтому мне сейчас было необходимо именно его общество. В последний раз мы виделись до его отъезда в отпуск. Тогда Марина еще была жива. Тогда у меня еще было будущее. Все изменилось в один день. В одно мгновение из-за какого-то невнимательного водителя.

Опрокинул очередную рюмку, скривившись не то от душевной боли, не то от ощущения будто глотнул огня. Никогда прежде я не увлекался спиртным, просто сейчас я не знал другого способа забыться. Мрачное ощущение, что завтра легче не будет оттого, что я сейчас надираюсь в каком-то баре, сверлило мои и без того тяжелые мысли. Я оказался в замкнутом круге своего сознания, в центре которого перед глазами чернел гроб моей девушки. И еще это назойливое чувство… будто за мной кто-то наблюдает…

Всюду стоял запах мокрой земли. Откуда-то из глубины траурных фигур моей спины касался безразличный взгляд, неустанно ловивший каждый осколок боли в моей душе. Безмолвный свидетель страдания. Бесцветные капли на фоне ледяных громад бурых туч сливались с чернотой зонтов. Люди почтительно замерли вокруг разрытой могилы, но я их не видел.

Плевать, что будет завтра. Важнее всего забыть. Забыть хотя бы на минуту о том, что я больше не увижу ослепительной улыбки, которая согревала мою душу, не услышу ее голоса, что наполнял одинокую тихую пустоту вокруг меня, и не прикоснусь к ее нежной коже. Больше никогда. Ее нет. Нет рядом сейчас, и уже не будет теперь.

— Господи! Друг, ты пьешь и не закусываешь уже пятую рюмку, — воскликнул бармен, с жалостью глядя на меня. — Поверь, я много народу повидал, пока здесь работаю, и с уверенностью могу сказать, что ты не из тех, кто сможет нормально добраться до дома, если будешь продолжать в том же духе.

— Меня друг до дома довезет. Налей еще, — постучал я по рюмке.

— У тебя что-то случилось? — он отставил стакан, который протирал салфеткой, и вгляделся в мое лицо. Ну и что увидел? Здесь темно, будто в чулане. — Без обид, парень, но выглядишь ты отвратительно.

— Знаю, — сухо ответил я и снова постучал по рюмке пальцем: — Налей, а?

— Ну, как хочешь… — сказал тот, наконец, выполняя мою просьбу. — На дне рюмки ты утешения не найдешь. Забудется на какое-то время, это да, но проблемы останутся.

Грянул гром. В бар вошла девушка в кожаном плаще, поблескивающем с дождя. По прядям ее черных волос скатывались маленькие капельки дождевой воды. Вместе с ней в помещение ворвался и шипящий звук непогоды, который стих, как только за девушкой захлопнулась дверь. Она оглядела всех с порога, медленно двинулась вглубь помещения и села почти спиной ко мне за ближайший к выходу столик.

— Оставь меня, — я осушил шестую рюмку и, взглянув на бармена, лениво махнул через плечо. — Лучше прими заказ клиентки. Трещишь тут… Ты не знаешь, почему я сюда приперся, — продолжал бормотать я себе под нос.

Бармен покинул меня и отправился к девушке.

Тима все не было. Его телефон не отвечал.

Белое стекло рюмки тускло поблескивало в полумраке бара.

Я убрал сотовый в карман и посмотрел через плечо на столик, где только что устроилась девушка.

Бармен принял у нее заказ, кивнул мне и вернулся за стойку. Потянулся за запыленной темного цвета бутылкой, стоявшей на верхней полке бара, достал штопор, мельком взглянул на мое помятое лицо, ввинтил в пробку бутылки штопор и налил в чистый бокал для вина темно-красную прозрачную жидкость.

— Я это не заказывал, — хрипло пробормотал я.

— Так это и не для тебя. Сам же сказал, чтобы я принял заказ у посетительницы.

— И что же она заказала?

— Тебе это так интересно?

— А чем еще мне интересоваться?

Бармен терпеливо улыбнулся, удивленный моим внезапным порывом к общению.

— Самое дорогое вино, которое только у нас есть. И добавила « Если сможешь найти » — процитировал он с нарочито капризной интонацией девушку, сидящую за столиком позади меня.

Я посмеялся.

— Так и сказала?

— Так и сказала, — заверил он, медленно кивая головой. — Но не суди строго, все они богатые тусовщицы такие. А вообще-то, у нее очень приятный акцент.

— Акцент? — переспросил я.

Бармен с улыбкой кивнул, подхватил на ходу бокал с вином и двинулся к девушке в черном кожаном плаще.

Я посмотрел в зеркало барной стенки на богатую гостью. В осанке посетительницы сквозила гордость и изящество. Холод, который она впустила вместе с собой, так и не рассеялся. Когда она вошла в бар, разговоры поутихли. Это было неподходящее ей место. Но не ее богатство бросилось в глаза. Нечто иное. Что было стремительнее возможности поймать это. От чего мои мысли на мгновение вынырнули из могильного мрака, которым сейчас была окружена моя Марина. С появлением посетительницы в баре что-то изменилось.