Алексей Кондратенко - Число начала

Я поплелся за Тимом к выходу. Тот уже вышел и придерживал для меня дверь, впуская стылый синий свет уличного фонаря и шум дождя, возле выхода ставший еще громче.

Напоследок я обернулся на ходу, чтобы разглядеть получше лицо этой одинокой брюнетки. Она чуть опустила голову, заглядывая в полупустой бокал, немного приподняв плечи и опираясь руками на столешницу. Плавно она вертела бокал то в правой, то в левой руке, медленно перебирая пальцами по гладкой поверхности стекла. Ее лицо в прорези черных волос казалось совсем белым из-за синего света уличного фонаря.

И тут она перевела на меня взгляд. Не шевелясь, она просто подняла глаза. Холодные и бездонные. Смотревшие совсем не дружелюбно, сапфировые, они согревали своим холодом. Выражение лица не изменилось. Казалось, она ждет, когда я перестану пялиться, и переведет с меня взгляд не раньше, чем это сделаю я. Сделать это было так же сложно, как смотреть на нее. Коньяк давал о себе знать. Я просто проваливался в ее взгляд, все больше чувствуя себя неловко. Потом я развернулся и вышел под дождь, где уже с минуту стоял вымокший и недовольный Тим.

Мы вместе зашагали к его подержанному Опелю Корса. Тим поспешил сесть в машину. Я сел на переднее сиденье и повернулся к нему.

— Слушай, будь человеком, отвези меня в мою квартиру, — я умоляюще посмотрел на него. — Знаю, это далеко, но я не могу возвращаться в квартиру Марины.

— Ладно, Марк. Буду человеком и отвезу в твою квартиру, — он повернул ключ зажигания, и салон наполнился негромким звуком мотора, разбавленным шумной капельной дробью дождя. — За тем я и приехал, вообще-то. А что это была за девушка, на которую ты так засмотрелся?

Я устроился поудобнее, немного сполз с сиденья, переплел руки на груди и повернул голову в забрызганное дождем окно, за которым плыли неясные огоньки одиноких уличных фонарей, светофоров на перекрестках, торговых ларьков и окон.

— Я не знаю кто она.

— Просто пьяный интерес?

— Просто интерес.

Тим посмотрел на меня.

— Она тебе понравилась?

— Она не отражалась в зеркале некоторое мгновение, — безмятежным голосом пробубнил я, но мое сознание было сейчас где-то далеко.

— Значит, пьяный интерес.

— Возможно, ты прав.

— А у тебя ключи от своей квартиры есть?

— Да, я собирал кое-какие вещи в квартире Марины и захватил свои ключи.

— Какие вещи? Где они сейчас? — спохватился Тим.

— На мне.

— А больше ничего? Сумка, например?

— Нет. Мне хотелось убраться оттуда поскорее, поэтому много вещей я не брал. И уходить было сложно, — задумавшись об этом, я перевел взгляд куда-то в пространство за окном. — Казалось, вот уйду, и все… Если выйду за входную дверь с вещами, она не вернется. Никогда. Но она все равно не вернется.

— Да, Марк…

Тим глянул на меня с сожалением.

Какое-то время мы не говорили. Тут нечего добавить.

Дождь барабанил в окно, искажая пейзаж за стеклом. Глухой размеренный стук дворников звучал усыпляюще.

С трудом можно назвать те горькие часы последнего расставанья утренними часами. Я смотрел только на ударяющиеся о крышку гроба комья сырой земли, осознавая себя здесь совсем одним. На дне могилы гроб смотрелся пугающе брошенным. Вскоре земля полностью скрыла рваное отражающееся в его лаковой крышке небо, заточенное в темную раму оползающих стен могилы. Все так нереально. Эфемерно. А потом толпа начала рассеиваться, обтекая меня, словно оставляя наедине с ней.

— Сегодня на похоронах мне показалось, что на меня кто-то смотрит. Это было чувство, от которого не отделаться. Чей-то взгляд видел мою боль, мое одиночество… мою душу, Тим, — сам не зная почему, начал я. — Это чувство преследовало меня весь день. Со мной что-то не так?

Тим обеспокоенно посмотрел на меня.

— Нет, дружище. Ты в порядке.

Молчание, последовавшее дальше, стало невыносимо натянутым.

— Как отпуск? — спросил я.

— Нормально. Варшава понравилась, особенно Юле. Кучу фоток наснимали, потом скину. Получились не фотографии, а произведения искусства. Думаю показать их в арт-отделе, возможно, пригодятся для верстки, может, что-то о Польше будем писать, — по лицу Тима пробежала тень. — Сегодня заезжал в редакцию. Это правда, что с Павлом Вольским случилось какое-то несчастье?

— Да, он повесился.

— Странно.

— Еще как.

— Я о том, что столько всего плохого случилось за последнее время.

— Я тоже. В общем, журнал собирается дать некролог или памятную статью о Вольском. На днях все писали пару слов в память.

— А кто напишет статью?

— Не знаю. Но я не раз делал фото для статей Вольского, мы часто пересекались, общались, поэтому хочу поучаствовать. Сделать для него что-нибудь в последний раз.

— Ты серьезно?

— А что?

— Ну из-за Марины.

— Это здесь не при чем. Мне нужно отвлечься и заняться каким-то делом. Побыть среди людей. Либо так, либо выпивка. Дома отсидеться я не против, только не хочу зачахнуть в пустой квартире. Я переговорю завтра с Лидией или главным редактором, узнаю, чем могу помочь.

— Ну, как скажешь, — неуверенно протянул Тим и усмехнулся, — Лидия становится человеком только тогда, когда в жизни ее подчиненных случается истинное горе.

— Знаешь Тим, никогда бы не подумал, что Павел способен на самоубийство. Он вроде повесился в ванной на леске для занавески в душе. Зачем?

— Не знаю, он был одиноким человеком, — озвучил мои мысли Тим. — В сорок пять лет ни жены, даже бывшей, ни детей. О чем-то это говорит, Марк.

— Он был трудоголиком, как и мы.

Тим передернул плечами и с суеверным возмущением возразил:

— В каком смысле, как и мы? Я на тот свет не тороплюсь, каким бы трудоголиком ни был. И тебе не советую.

— Как получится, — безразлично отозвался я.

Тим остановил машину на светофоре и вгляделся в меня.

— Марк, только глупостей не натвори! — предупреждающе сказал он.

— Я не собираюсь кончать жизнь самоубийством.

— Ну и хорошо. Я рад, что ты еще не все мозги залил коньяком.

Машина тронулась и свернула налево.

— Вольский над какой-то статьей работал, — продолжил я. — И не закончил.

— Ты не думаешь, что это странно? Обычно самоубийцы заканчивают важные для них дела, прежде чем лезть в петлю. А что за статья?

— Не знаю. Там фотограф не требовался. Кажется, какая-то статья на научную тему.

Тим хмыкнул.

— Что же это за научная статья, которую одобрил бы главный редактор?

— Я не знаю. Павел вроде бы обо всём договорился.

В промозглой темноте впереди показалась моя двухподъездная семиэтажка с аркой для въезда во дворы соседних домов, что возвышалась неподалеку от перекрестка. На соседней улице находился госпиталь, поэтому перед домом временами проезжали машины скорой помощи. Возле каждого подъезда стояло по засыхающему дереву, которые с каждым летом цвели все меньше. Следом виднелась длинная хрущевка, а дальше улица таяла в темноте.