Елена Чудинова - Ларец

Нелли кинулась к маленькой негритянке, споткнулась носком сапога о ковер, пошатнулась было, удержалась на месте. Никакой малютки, само собой, в светлице не было. Жаркие отблески таяли, словно лед на солнце. Вот уж нету ни ромашки, ни меди, ни меда, и корона слишком тяжела для тяжелой головы.

— Парашка! — слабо окликнула она, высвобождаясь из тяжелого украшения.

Подруга появилась почти сразу, словно стояла под самой дверью, впрочем, так оно, вполне вероятно, что и было. С испугою в лице Параша кинулась к Нелли, опустившейся прямо на ковер посередь горницы, там же, где и споткнулась.

— Ты помнишь… Ехали мы сюда зимой… Сельцо Браслетово? — Нелли говорила почти шепотом.

— Девочка в корнях деревьев? — Параша тоже понизила голос, верно за компанию. — Ты ее увидала тогда.

— Почти увидала… Не так, как из ларца по-настоящему. Я сама собой оставалась, и вроде как помнилось мне. Прозрачное все, ровно на кисее нарисовано…

— Касатка, не кручинься. Тогда вить я тебе помогла немножко, а нонче ты сама! — Параша успокаивающе дотронулась теплыми ладошками до рук Нелли, которые все играли, играли, не переставая, со змеями короны. — Сладишь ты с этим убором, знаю, что сладишь!

— Мне тож так представляться начинает, слажу. — Нелли легко поднялась и захлопнула ларец, утаивший до поры корону. — Катьку дождемся. Будем думать втроем. Отцу Модесту покуда — ни словечка.

— Экой ты растрепою, — Параша окинула Нелли осуждающим взглядом. — Дай, заплести-то помогу.

— Незачем, — Нелли тряхнула головою, наслаждаясь шелковистой упругостью недлинных волос. — Мы теперь не в России, да и мальчиком прикидываться мне не перед кем. Так ходить буду.

К изумлению, больше сказать, оторопи Нелли, отец Модест вовсе не возражал противу присутствия ее на сыске.

— Час расставания уж не за горами, маленькая Нелли, посему не страшно мне обременять твою душу не по летам. Долгие годы твои будут, ласкаюсь, безмятежны. Из копилки нынешних воспоминаний пригодится тебе брать понемногу.

Нелли насторожилась: догадался ли священник, что с оришалковым убором начало что-то получаться, либо, напротив, совершенно в том отчаялся, но мысль о возвращении домой явилась для нее новостью. Странствия, а затем Белая Крепость, казалось, составляли всю ее жизнь, а тихое житье в Сабурове представлялось далеким сном. Словно не она, Нелли, носила платьица белой кисеи, сиживала за скучными уроками. Разве не любит она маменьку с папенькой? Они тоже как приснились, кажутся вовсе ненастоящими.

Впрочем, тужить было некогда. Успеется еще! Куда как важней узнать, кто такой Михайлов-Танатов, чего хотел, а главное, как из него вытянуть всю правду.

В пустую сырую подклеть втащили стол, а уж на нем словно сама выросла придавленная подсвечником кипа чистой бумаги. За него сел молодой брат Сергий, которого Нелли давно уж не видала. Кроме князя Андрея Львовича да Нелли с Роскофом, казалось, дело Танатова занимало лишь духовных лиц. Из всех Нелли знала высокого пожилого отца Иеремию, со смоляными волосами и узким длинным лицом, прорезанным глубокими морщинами. Из-за них мрачная угрюмость казалась единственным его расположением, но так ли оно, Нелли не знала. Хотя на сей раз было на то похоже. Словно никого не заметив, отец Иеремия вошел и уселся в дальнем углу: узловатые персты его перебирали черную лествицу.

Ни с кем не поздоровавшись, вошел и Нифонт с рогожным свертком в руках. Сложивши свою ношу на лавку, он приблизился к глухой каменной стене, из коей, оказывается, торчали на расстоянии локтя друг от друга три ржавых крюка, средний повыше крайних. Сосредоточенно отмеривши от среднего крюка шесть шагов, Нифонт стукнул ногою, выдавивши в земляном полу метку каблуком, а затем поставил на нее тяжелый табурет.

— Леший теперь разберет, те ли крюки, сколько годов тут восковые запасы складывали, — пробормотал он себе под нос. — Ну как заново все высчитывать?

— Для чего это все, как думаешь? — шепнула Нелли Филиппу.

— Не понимаю твоего любопытства, — с досадою ответил молодой француз. Однако ж и сам он не сводил с Нифонта глаз.

Наконец двое молодых послушников ввели Танатова. Руки его были свободны, но зрачки глаз казались странно сужены, невзирая на темноту подклети. По четырем некрутым каменным ступеням он спустился с великою осторожностью, словно по ледянке.

Был он теперь без обыкновенного своего замурзанного паричка, и пегие волосы топорщились ежовой щетиной.

При виде темного помещения, куда более мрачного, чем поруб, в котором он сменил Сирина, Танатов содрогнулся всем телом.

— Кто тут вправе чинить беззаконную пытку? — воскликнул он, скользя глазами с Андрея Львовича на отца Иеремию, чей вид заставил его вздрогнуть вновь и перевести взгляд на Нифонта. Зато уж на последнего пленник уставился так, словно прилип мухою к меду. Да, именно эдак, подумала Нелли: изо всей силы тщится вытащить лапки, да не может.

— В тайге с медведями есть лишь право силы, — усмехнулся отец Модест. — Властей российских тут нету, да и едва ли пытка законная Вас бы больше обрадовала. Но шутки в сторону. Подчинитесь этому человеку, и большого вреда не будет.

— Я уже поврежден телесно! — взвизгнул Танатов. — Меня опоили какой-то отравою, я словно во сне! Что он делает, сей злодей?! Я не желаю!..

Нифонт меж тем делал нечто вправду несуразное. Из рогожи явились три металлических овала, нет, три зеркала из металла! Отшлифованные гладко, но куда, само собою, хуже стеклянных. То, что побольше и покруглей, водрузил он на центральный крюк, два узких по бокам, к первому немного наискось.

Танатов упал на землю, скрючился, закрывши руками глаза. Нелли заметила, что только так он смог оторвать взгляд от Нифонта, к которому, однако, не смел обращаться прямо.

— Приступай, — кивнул князь Андрей Львович.

Шагнув к Танатову, Нифонт поднял его за ворот с легкостью, словно куренка, хоть тот и лягался ногами в каком-то отчаяньи. Водрузивши незадачливого ботаника на табурет, Нифонт встряхнул его за плечи.

— Ты не можешь сойти с места, злые травы не велят, — веско заговорил он. — Злые травы велят смотреть в окна Сюань-ди. Спи!

Танатов дрожал и раньше, но дрожь, прошедшая по его телу теперь, была особой. Медленное, необычайно медленное содрогание всех членов прошло от его ног до шеи, словно он оборотился большою змеей.

— Я не могу подняться. Я смотрю, — тускло проговорил он.

Теперь Нелли приметила, что зеркала расположены напротив сидящего так, что на того глядят разом как бы три собственных лика.

— Кто смотрит на тебя? — спросил Нифонт. Казалось, негромкий голос его занимает все помещение, боле под сводами не раздается ни единого звука. Ни единого звука не доносилось и снаружи, словно Нелли оглохла на все, кроме голоса Нифонта.