Патриция МакКиллип - Арфист на ветру

На равнине он обрел образ князя Хедского – с руками в шрамах и звездами во лбу. Эхо битвы окружило его; трава заколыхалась, точно порванные струны арфы. Клинок света от заходящего солнца ударил ему в глаза. Он повернул голову и увидел Рэдерле.

Она была на Хеде, на берегу близ Тола, она сидела на скале и кидала в море обломки раковин, а у ног ее плескались волны. Что-то в ее лице – странная смесь беспокойства и печали – показало, как в зеркале, то, что было у нее на сердце. И Моргон почувствовал, как невидимая рука тянет его туда, к Толу, к плеску волн, к Рэдерле. Он пролетел над волнами, то мельтеша на солнце, то пропадая в тени, и наконец принял свой привычный облик – теперь он стоял на скале перед единственной женщиной, которой ему так не хватало.

Она молча смотрела на его, держа на ладони раковину. Моргон тоже не находил слов; он подумал даже, уж не позабыл ли он все земные языки, пока бродил по пустошам севера. Он сел рядом с ней, взял из ее пальцев раковину и бросил в море.

– Ты влекла меня сюда от самых северных пустошей, – сказал он. – Я был... не помню уже, чем и кем я был, – чем-то холодным...

Немного погодя она пошевелилась и убрала с его глаз разлохмаченную прядь.

– А я все думала, придешь ты сюда или нет. Мне казалось, что ты должен прийти ко мне тогда, когда решишь, что ты готов.

Моргону подумалось, что она говорит о чем-то, что выше его понимания.

– Как же я мог прийти? Я не знал, где ты. Ты исчезла с Равнины Ветров, и никто ничего не мог о тебе сказать.

С мгновение она смотрела на него в упор.

– А я считала, что ты все знаешь. Ведь ты Высший. Ты даже знаешь, что я сейчас скажу.

– Нет, – признался он, подцепил в расселине обломок раковины и скормил его волнам. – Твой разум не связан с моим. Я был бы с тобой давным-давно, если бы только знал, откуда мне начать поиски.

Она хранила молчание, наблюдая за ним. В конце концов он встретился с ней взглядом, вздохнул и положил свою руку на ее плечо. Волосы Рэдерле пахли солью, лицо дочерна загорело на солнце.

– Меня замучили призраки, – сказал он. – И все кажется, будто сердце мое погребено под камнями того кургана.

– Знаю.

Она поцеловала его. Волна подкатила к их ногам, отступила. Пристань в Толе восстанавливали; привезенные из северных стран сосновые бревна лежали на берегу. Рэдерле посмотрела вперед, через пролив на Кэйтнард.

– Школа Мастеров Загадок снова открылась.

– Знаю.

– Если ты все знаешь, о чем мы будем говорить?

– Понятия не имею. Полагаю, что ни о чем.

Он увидел пересекающий пролив корабль из Тола, везущий князя Хедского и арфиста. Корабль причалил в Кэйтнарде. Они высадились, готовые двинуться дальше. Моргон слегка шевельнулся, задаваясь вопросом, когда же все это кончится. Он крепче прижал к себе Рэдерле, щека его терлась о ее волосы. В предзакатном свете так хотелось ему взяться за арфу, но звездная арфа его была разбита, струны ее лопнули от скорби. Он коснулся мидии, прилепившейся к скале, и понял, что ничем таким еще не оборачивался. Море на миг стихло, и он услышал нечто вроде обрывка песни, которую некогда любил.

– Что ты сделал с Властелинами Земли?

– Я не убил их, – негромко ответил он. – Я даже не коснулся их мощи. Я заточил их в горе Эрленстар.

Он услышал долгий, глубокий вздох.

– А я и спрашивать боялась, – прошептала Рэдерле.

– Как я мог их истребить, если они – это частица тебя. И Дета... Они будут заточены, пока не умрут – или пока я не умру, смотря кто раньше...

Он окинул усталым взглядом несколько грядущих тысячелетий.

– Искусство Загадки... И это – конец? Все загадки заводят в башню без дверей? У меня такое чувство, будто я складывал эту башню – камень на камень, загадку на загадку, – и последний камень, встав на место, разрушил ее.

– Не знаю. Когда не стало Дуака, я так горевала; у меня словно кусок из сердца вырвали. Казалось таким несправедливым, что его унесла эта война, ведь он был самый здравомыслящий и терпеливый из нас. Эта рана уже зажила. Но арфист... Мне все слышится его арфа за сияющей дорожкой на воде, за лучами света... Не знаю, почему мы не можем дать ему покой.

Моргон отобрал ее волосы у разыгравшегося ветра и погладил их. Он наугад вошел в поток мыслей, витающих в воздухе, и увидел, как Тристан миролюбиво ворчит на Элиарда, расставляя блюда на столе в Акрене. В Хеле Нун и Райт Хелский наблюдают за рождением поросенка. В Лунголде Ифф восстанавливает книги из сожженной библиотеки волшебников. В Городе Кругов Лира беседует с юным и знатным херунцем и рассказывает ему о битве в Лунголде, чего прежде не рассказывала никому другому. На Равнине Ветров обломки меча все глубже уходят в землю под корнями трав.

Он принюхался к сумеркам, сгустившимся над Хедом, пахнущим молодой травой, вспаханной землей, нагретыми солнцем листьями. Странное воспоминание о песне, которая не была песней, опять захватило его; предельно сосредоточившись, он почти услышал ее. Казалось, что ее слышит и Рэдерле; она шевельнулась на его груди, в последних лучах заходящего солнца лицо ее стало умиротворенным и нежным.

– В Хеле родился говорящий поросенок, – сказал Моргон. – Там Нун с Владетелем Хела.

Внезапно она улыбнулась:

– Это первый за триста лет. Интересно, что ему назначено сказать? Моргон, пока я ждала тебя, мне нужно было чем-то заняться. И я обследовала море и нашла кое-что принадлежащее тебе. Оно в Акрене.

– Что это?

– А ты не догадываешься?

– Нет. Или ты хочешь, чтобы я читал твои мысли?

– Нет. Ни за что. Иначе как бы я могла с тобой спорить? – Лицо ее внезапно изменилось, улыбка стала глубже.

– Корона Певена?

– Элиард сказал, что это она. Раньше я никогда ее не видела. Она была вся в водорослях и ракушках, виднелся лишь один камень, похожий на ясный глаз... Я всегда любила море. Может быть, я буду в нем жить...

– А я буду жить на пустошах, – сказал он. – И раз в сотню лет ты станешь являться из моря, а я – приходить к тебе. Или, играя на арфе, я велю ветрам приносить тебя...

И тогда он наконец услышал эту песню между наплывами волн в глубине скалы, на которой они сидели, – старой, теплой, вросшей в землю и окруженной морем. Сердце его забилось сильнее, с робостью отзываясь чему-то, чего он не чувствовал уже несколько лет.

– Что это?

Она по-прежнему улыбалась, не спуская с него глаз, полных прощального света. Долгое время он молчал, вслушиваясь, затем взял Рэдерле за руку и встал. Она зашагала с ним по прибрежной, поднимающейся на скалы дороге. Солнце брызнуло последними лучами на зелень полей и дорогу. Моргон остановился, и вдруг сердце его раскрылось, и в нем начало что-то расти подобно саженцу – он слышал все на Хеде, все в Обитаемом Мире – знакомую тишину, которая исходит из сердца всего сущего.