Андрэ Нортон - Стража Колдовского мира

В кожаной стене наконец удалось проделать отверстие. За стеной оказалось гораздо светлее. Но огонь светил с другой стороны дома. Вероятно, там ещё догорали костры. У Одги снова подступила к горлу тошнота от нового смрада — пахло горелым мясом.

По-видимому, людоедское пиршество ударило дьяволам в голову как хмель, потому что вокруг не слышалось ни звука и не замечалось никакого движения. Может быть, налётчикам редко доставалось такое количество еды, так что они на радостях нажрались до беспамятства.

Четвёрка беглецов выбралась из вонючей темницы и направилась в противоположную сторону от света костров. Одга тронула за руку Лотара и шепнула:

— Слышно, как плещут волны.

Положившись на её слух, они в обход деревни, описав широкий круг, вышли на берег моря. А на берегу их ждал богатый выбор кожаных лодок, вытащенных на сушу за черту прибоя.

Даже вчетвером они не осилили бы сейчас работу, которая требовалась, чтобы стащить в воду корабельный баркас, но кожаная лодка легко скользнула к воде, они быстро сели и закачались на волнах. Рогар нащупал оставленные в лодке два весла, и они с Торстейном на пару стали выгребать среди льдов.

Отплыв немного, они ясно увидели костры на берегу и хуже того — «Летящую чайку», зажатую между береговым утёсом и громадным айсбергом, корабль был безнадёжно разбит. Вокруг плавали льдины, но не слишком большие. Одга испугалась, что они тоже поведут себя как айсберги и загонят их обратно к жуткому острову, но эти льдины не делали попыток построиться в боевой порядок.

Итак, им удалось бежать с Дарга, но что делать дальше? Рана Лотара к утру сильно воспалилась, а через некоторое время он уже метался в бреду. Одга держала на коленях его голову, но ей нечем было даже напоить раненого, когда он просил воды.

Потом пришлось отложить весла, так как руки у них посинели от мороза. Теперь лодка плыла по воле волн, но всё-таки удалялась от Дарга.

В лодке не было никаких припасов. Первым, как ни странно, умер богатырь Торстейн. Не выдержало сердце, — подумала Одга. Потом Лотар. С тех пор, как они бежали из плена, прошли уже сутки и ещё один день. Почему я живу? — думала Одга. Рогар умирал у неё на глазах. Когда в первый день их побега взошло солнце, она увидела страшный рубец, рассекший ему щеку и переходивший на шею, но от Рогара не слышалось ни одной жалобы.

Салкарская отвага, салкарская сноровка — всё оказалось напрасно. Сидя в медленно дрейфующей к югу лодке, все дальше уплывая от страшной ловушки самодвижущихся айсбергов, она могла вволю заниматься чтением того, что чертили волны. Но почему же, почему, — бился в её затуманенной голове один и тот же вопрос, почему айсберги так целенаправленно преследовали их корабль? Одга не слыхала о такой силе, которая могла бы управлять движением айсбергов.

Где-то били барабаны, и стоял лютый холод. Холод таил в себе смерть. Трусла открыла глаза. Это был сон… Но нет, кто-то барабанил в дверь каюты. Инквита уже встала и пошла в потёмках к двери. К Трусле с жалобным писком прижалась Канкиль.

Когда Инквита открыла дверь, из прохода хлынул свет фонарей. Там толпились люди.

«Айсберг! — было первой мыслью, которая мелькнула у Труслы. — Мы встретились с одним из айсбергов, о которых столько говорится в легендах, и он угрожает нашему кораблю».

Она торопливо стала натягивать одежду. Казалось бы, это должно получаться быстрее, ведь за несколько недель это стало привычным действием. Инквита уже вернулась и тоже надевала на себя свои меха. Шаманка что-то бормотала себе под нос, Трусла подумала, что та творит заклинания, и не решалась мешать ей своими вопросами. Но когда Инквит вышла из каюты, Трусла выскочила за нею по пятам, Канкиль сразу перепрыгнула от неё к своей хозяйке и оставалась уже с нею. За дверью их встретили капитан Стимир и старый учитель капитанов Джоул, он сам давно уже не командовал кораблями, но на любом судне, которое он решал сопровождать, его принимали с радостью как почётного члена экипажа, потому что старик являлся настоящим кладезем полезных знаний.

— Она… она не в своём уме! — взволнованно заговорил капитан, как только в дверях показалась шаманка. — Ты ведь ведунья и, значит, умеешь лечить. Так помоги ей скорее! Она сделала уже два рейса под моим флагом. О такой волночее, как она, можно только мечтать. И вдруг среди ночи она подняла крик, выбежала на палубу и чуть было не выбросилась за борт, хорошо, что Ханса успел её поймать. Он всё ещё держит её, а она кричит и вырывается.

Трусла и сама уже слышала пронзительные крики, так могла кричать только буйная сумасшедшая.

— Я немного умею лечить больных, капитан. Но я разбираюсь в тех болезнях, какие встречаются среди людей моего народа. Есть разные недуги, поражающие рассудок и душу, которые требуют более глубоких познаний, чем мои. Вызови колдунью; говорят, они знают, как бороться с демонами, чтобы их уничтожить.

— Её уже позвали. Ханса отнёс нашу Ундию в большую каюту. Он еле справился с ней, хотя он — сильный мужчина, а она всего лишь слабая девушка.

Чем ближе они подходили к каюте, тем громче становились крики, голос кричавшей уже сделался хриплым. Трусле показалось, что по мере приближения усиливался и холод, который она ощутила при пробуждении.

В каюте горело несколько фонарей и там было достаточно светло, чтобы ясно увидеть борьбу между бешено вырывающейся девушкой и крепко державшем её могучим салкарским моряком. Все лицо у него было до крови исцарапано её ногтями, на губах у неё проступала пена каждый раз, когда она открывала рот, заходясь в диком крике.

Все знали Ундию как тихую и скромную девушку. За время плавания Трусла узнала много нового, например, что Ундия обладала особой Силой; такой дар, как у неё, считался очень ценным и его тщательно пестовали в одарённых детях. Почему-то этот талант встречался главным образом у женщин, причём только у тех, кто принадлежал к одному определённому роду, поэтому за каждой девочкой соответствующего происхождения начинали внимательно наблюдать с самого детства, чтобы не проглядеть возможный дар. Их называли волночеями; какое-то шестое чувство позволяло им определять силу и направление морских течений и отыскивать судоходные пути. Подобно колдуньям, они держались обособленно в своём кругу; Трусла невольно жалела их, ей казалось, что им, наверно, живётся очень одиноко; на один корабль брали самое большее двоих — опытную волночею и её ученицу. На «Разрезателе волн» Ундию взяли одну, без напарницы. На Труслу она производила впечатление рассудительной девушки, в которой так же невозможно было заподозрить одержимую, как в Инквите или колдунье Фрост. Но сейчас девушка так разбушевалась, как это может быть только под влиянием Тьмы.