Андрей Плеханов - Бессмертный мятежник

– Вашей уверенности можно позавидовать. И все же – почему "Табунщик"? Не слишком ли романтичное имя для преступника?

– Конечно, никто не думал о романтике… Дело в том, что каждый из пострадавших имеет на левой половине грудной клетки характерный знак, нанесенный при помощи разогретого металлического предмета, типа клейма. Трудно сказать, с какой целью это сделано, но это действительно напоминает табунщиков, когда они метят раскаленным клеймом принадлежащих им лошадей.

– А мне кажется, что это больше напоминает то, как рабовладельцы клеймили своих рабов…"

Далее в заметке сообщалось, что корреспонденту удалось сделать фотографию клейма, выжженного на коже пострадавшего. Леку передернуло – с мутного, отретушированного снимка на нее ослабилась волчья физиономия. В оскале ее острых, торчащих в разные стороны зубов было что-то дьявольское.

– Ужасно, – сказала Лека. – Он просто шизик, этот маньяк. Отлавливать надо таких ублюдков и расстреливать.

– Не знаю, как насчет расстрела, но ловить его придется нам с тобой. – Демид сидел в кресле и сверлил Леку взглядом.

– Дем, не пялься на меня так, а то дырку прожжешь. Почему ты решил, что это наше с тобой дело?

– Почему? Посмотри на фотографию. Видела когда-нибудь такое?

– Нет. Фу, монстр какой! Волк, наверное?

– Да нет, не простой волк. Мне уже приходилось встречаться с такой мордой. Это вурдалак.

– Да что ты? Вурдалак – это летучая мышь такая, вампир. – Лека перевела дыхание. – Дем, ты меня пугаешь. Не хочу я никаких вампиров, они только в кино бывают. Ты ведь шутишь?

– Не знаю, как насчет вампиров – лично не встречал. Но вурдалак – именно волк. Волколак, по другому. Волк-оборотень. И это хуже любого вампира. Одну такую мразь я задушил. Не скажу, что это было просто.

– Откуда ты его взял?

– Профессия у меня такая – охотник на вурдалаков. Ты, кажется, хотела знать, кто я такой? Вот, пожалуйста.

Лека съежилась, ей стало зябко и неуютно. Она не сомневалась, что все, что говорит Демид – правда. Она уже привыкла считать Демида добрым волшебником, немного не от мира сего, но в целом вполне безобидным. Она видела, как тщательно Демид старается избегать любого конфликта, как неохотно он реагирует на события окружающей жизни. И вот – на тебе! Демид собирается охотиться на бешеную мразь, которая и на человека-то не похожа.

– Ну что, теперь ты счастлив, Демид? – спросила она грустно.

– Счастлив? – брови Демида озадаченно сошлись на переносице. – Не знаю, я не в ладах с этой категорией. Но, во всяком случае, я чувствую, что сейчас больше соответствую своему предназначению. – Он рубанул ребром ладони по стулу и тот испуганно забился в угол. – Вот когда отрублю башку этой образине, тогда, наверно, буду совсем счастлив. Что, испугалась? Это тебе не в спортзале драться. Ладно, не робей. Прорвемся.

– Дем, так что мы, в милицию пойдем?

– Это еще зачем?

– Ну как зачем? Надо узнать, какие приметы, как искать этого Табунщика.

– Ты что, голубушка, вчера на свет родилась? Какая милиция? Им ни в жисть не поймать этого гада, что бы там ни говорили. Вспомни, сколько лет Чикатило ловили. И взяли ведь его один раз, потом снова отпустили. А он все-таки был человеком, хотя бы номинально… Можешь считать, что мы получили спецзадание от нашей таинственной Организации. Хватит жрать и спать! Трублю общий сбор.

– Господи, ну хоть теперь-то будь посерьезнее. Куда пойдем?

– К профессору П. Он же – Подольский Виктор Сергеевич. Думаю, он расскажет нам больше, чем мент-начальник в газетке. Вся суть – в тех самых подробностях, о которых стеснительно умолчали.

– Так он тебе все и расскажет!

– Расскажет как миленький. Когда-то я бывал у него в гостях и при этом слегка расстроил. Но теперь, думаю, он будет рад меня видеть.

На этот раз дверь профессора Подольского не распахнулась так гостеприимно и беззаботно. Забаррикадировался профессор основательно: металлическая дверь четвертого класса, никелированные скважины мощных замков. Имелась и центральная сигнализация – Дема отметил это опытным взглядом. "Да, пришипился старичок, – подумал он, – и есть из-за чего. Может быть, он один из немногих в городе, кто догадывается, какая погань пришла в наш город".

Долгое покашливание и шарканье за дверью показались Леке бесконечными. Наконец, стекло глазка замутнилось и старческий голос произнес:

– Демид, это вы?

– Да, Виктор Сергеевич, это я. Открывайте, не бойтесь.

Между косяком и дверью осторожно образовалась темная щель, дверь открылась, и Лека с Демидом оказались в коридоре.

– Здравствуйте, Демид! – Сухой старичок с кустистыми бровями обеими руками тряс руку Демида. – Я верил, что вы появитесь, я так ждал вас! Боже мой, какая беда пришла к нам… Я пытался разыскать вас через Костю, но, вы знаете, он сменил место жительства. Он больше не живет…

– Я знаю, – сказал Демид неожиданно мягким голосом. – Виктор Сергеевич, милый, успокойтесь, пожалуйста. Я пришел, и значит, все не так уж плохо.

– Надежда умирает последней, – профессор улыбнулся грустно и измученно. – Вы, как всегда, в обществе очередной очаровательной девушки? – Лека бросила на Демида ревнивый взгляд. – А как поживает… э-э… Яна?

– Надеюсь, что хорошо. Она уехала. Познакомьтесь, это Лена, мой помощник.

– Очень приятно, – старичок расшаркался.

Со времени последней встречи он сильно сдал. Не было в нем больше былой уверенности и оптимизма. Растерянный и постаревший, Подольский выглядел так, словно мир перевернулся под его ногами. Профессор провел Демида и Леку в свой кабинет, задернул шторы и долго глядел на улицу сквозь щель между занавесями. Потом опустился в кресло и устало посмотрел на гостей.

– Боюсь. Знаете ли, ужасно боюсь. Я всегда верил в торжество разума – в то, что человек, с его способностями управлять движущими силами общества и природы, может справиться с любыми трудностями. И вот на старости лет мне, ученому сухарю, буквоеду, оторванному от жизни, приходится пересматривать всю систему мировоззрения, более того – мироощущения. А это уже не так-то просто в мои годы! Что ж поделаешь – явления, с которыми нам пришлось столкнуться, нельзя объяснить при помощи привычного материалистического метода. Как бы хотелось сохранить беспристрастную объективность, выискать физическую природу любого феномена! Но прежние понятия рассыпаются, превращаются в сухую, безжизненную догму, ибо мир, из которого пришло к нам это зловещее существо, очевидно, подчиняется другим, нечеловеческим и нематериальным законам.

– Вы говорите о Табунщике? – влезла в разговор Лека. – Уголовный розыск обратился к вам, как к консультанту?