Николай Романецкий - Узревший Слово

На затылок ему легла чья-то мягкая ладонь. Свет вздрогнул, повернулся.

Незаметно появившийся в келье отец Ходыня, нависая над Светом, с улыбкой гладил отрока по голове.

Оказывается, пестун умел улыбаться не хуже матери Ясны!

Это открытие однако не прибавило настроения Свету. Наоборот, злоба овладела им еще сильнее.

Ну чего он сияет?! Можно подумать, его в Кудесники выбрали!

И Свет не выдержал — отбил руку отца Ходыни в сторону от своей головы. А потом испуганно замер. Где это видано, чтобы отрок ударил пестуна! За такое нарушение Правил поведения последует неизбежное наказание. Да и обида отца Ходыни дорогого стоит…

Но отец Ходыня не обиделся. Только улыбка его стала немножко грустной.

— Плохо, Свет?

Свет скрипнул зубами:

— Вы же сами видите! Зачем спрашивать?

Отец Ходыня посмотрел на обломки табуретки, кивнул головой, сел на край лежанки.

— Да, мой мальчик. Сегодня вы столкнулись с оборотной стороной волшебства. Увы, но боги распорядились так, что наложение любого заклятья рождает в волшебнике агрессивность. Говорят, это отзвук ненависти Перуна к Семарглу. Пока мы изучали заклинания первого порядка, рождаемая в отроках агрессивность была мала. Но ведь у вас портилось настроение, не так ли?

Свет угрюмо кивнул.

— Сегодня мы перешли к заклинаниям второго порядка. А когда поднимемся еще на порядок — скажем, займемся левитацией, — станет еще тяжелее. За все в жизни, мой мальчик, приходится платить. Конечно, вы научитесь владеть собой, но если практикующего волшебника надолго лишить разрядки, рано или поздно у него произойдет нервный срыв. Вот поэтому вы с завтрашнего дня начнете заниматься фехтованием.

— Фехтованием? — удивился Свет. — Зачем? Ведь мы же не ратники.

— Как показывает практика, боевые единоборства дают прекрасную разрядку агрессивности. Начнете вы с фехтования, потом станете изучать рукопашный бой, потом корейскую борьбу. Когда повзрослеете, сами решите, чем вам заниматься дальше. Другого выхода агрессивности нет, и вы обречены заниматься боевыми видами единоборств до самой старости. Или пока не перестанете быть волшебниками. Мы все проходим через это. Чем гараже у волшебника Талант, тем больше рождается в нем агрессивности. — Отец Ходыня поднялся с лежанки. — А сегодня лично вы для разрядки почините табуретку. Соберите обломки и отправляйтесь в столярную мастерскую. Там сейчас отец Гремислав. Он вас научит. Это же будет наказанием за нарушение Правил поведения отрока-волшебника.

Так Свет и поступил.

А когда стал взрослым, выбрал для себя занятия фехтованием, хоть это и стоило дороже, чем другие виды единоборств. Нравилось ему орудовать шпагой, нравилось наносить тренерам уколы, нравилось ощущать, как после боя рождается в душе умиротворенность и снова появляется желание колдовать. А главное, этот вид боевых искусств был широко распространен среди чародеев.

И он продолжал заниматься фехтованием даже после того, как обнаружил, что существует еще один, совершенно неожиданный метод гасить в себе неизмеримо разросшуюся агрессивность, метод, для применения которого не требуется ни партнер, ни тренер.

Утром в шестерницу Репне пришлось встать в обычное время: из-за наплыва паломников дни отдыха на этой седмице были отменены.

Спать хотелось нещадно. А кроме того, лежала на душе полная безысходность — словно вечер завершился вчера грандиозной попойкой, во время которой потребляли исключительно дешевую водку. И, чтобы привести себя в порядок, пришлось вылить на макушку целое ведро холодной воды.

Сон опосля этого улетел, как деньги в кабаке. Но ощущение совершеннейшей безысходности улетать не желало — видно, такая монета в кабаке жизни спросом не пользовалась. С безысходностью надо было свыкаться, и, совершая привычные утренние дела, Репня стал раздумывать над тем, что натворил. Конечно, с занятием этим он опоздал почти на полсуток — думать надо было вчера, но что сделано — то сделано. Значит, Мокошь иного ему не оставила.

В конце концов, тому, что он пронесся по вечернему городу, ничего не замечая вокруг себя, удивляться не приходится — все мысли его были там, в проклятом особняке Света Смороды, чтоб Велес взял и его самого, и эту сучку! Он вспомнил «гостеприимство» чародеевой узницы и содрогнулся.

Как она могла, как посмела обойтись с ним столь неподобающим образом! Ну не нравится вам мужчина, так скажите об этом. Зачем же сразу за колдовство хвататься? Эдак, сударыня, и до Ночи недалеко. Если бы каждый волшебник обрушивал на всякого не нравящегося ему человека колдовскую дубину, мир бы давно рухнул. Ваше счастье, сударыня, что вы находитесь в этаком подвешенном состоянии! Ваше счастье, что не отвечаете перед законом за свои действия — во всяком случае, обычным порядком! Будь вы практикующей словенской колдуньей, я тут же подал бы на вас жалобу, и быть бы вам на заседании Контрольной комиссии. А там бы мы еще посмотрели, довелось ли вам бы колдовать впредь!.. Впрочем, об этом же он думал и вчера. Мысли были, в общем-то, те же самые, словно его разум ходил по замкнутому кругу.

Репня помотал головой и попытался вспомнить все дальнейшее.

Он сумел взять себя в руки лишь возле ворот своего дома. С недоумением оглянулся, словно не понимая, как здесь очутился. Сел на стоящую около дома скамеечку, перевел дух и только тут обратил внимание на то, что в правом кулаке зажат какой-то предмет. Разжал персты — на ладони лежала маленькая голубая пуговичка. Удивленно посмотрел на нее, зачем-то понюхал.

Да ведь это же ее пуговица, этой сучки с замашками Ночной колдуньи! Как он умудрился завладеть этим голубым камушком? Не иначе, когда срывал с этой сучки кофточку… Ну и пусть поищет!

Он размахнулся, намереваясь забросить пуговицу подальше. И тут его осенило, как он может сучке отомстить.

Раздумывал он недолго. Конечно, если сучка — очень сильная колдунья, ничего не получится. Но ведь попытка — не пытка!..

И, воровато оглянувшись, он положил пуговицу в карман кафтана. Посидел немного, размышляя. Потом поднялся к себе и, взяв все имеющиеся наличные деньги, снова вышел наружу.

На улице уже темнело, и он поймал извозчика. Конечно, лучше всего стоило бы пойти пешком, но тогда назад удастся вернуться чуть ли не под утро — ведь старая карга живет на Чудовской. Это возле порта, почти на краю города.

Об этой женщине ему под большим секретом рассказал по пьяной лавочке кто-то из приятелей. Он даже не помнил точно, кто это был, — так они все тогда нарезались. Впрочем, и хорошо, что не помнил: много будете знать — скоро состаритесь! Главное, весь тот пьяный угар не помешал ему запомнить адрес. Видно, так распорядилась Мокошь, знала, что придет время, когда адрес сей понадобится до зарезу…