Крис Вудинг - Элайзабел Крэй и Темное Братство

Боль длилась значительно дольше, чем можно было вытерпеть. Она все длилась и длилась, не стихая, и если бы Элайзабел хоть на секунду позволила себе подумать, что лучше умереть, чем подвергаться такому страданию, смерть тотчас же откликнулась бы на ее призыв и завладела бы ее обессиленным от мучений телом. Но умереть значило бы проиграть в этой битве. Элайзабел не желала сдаваться. Она хотела выжить во что бы то ни стало. Выжить, чтобы отомстить своим врагам за все — в том числе и за эту нечеловеческую пытку. И вот наконец, после нескольких вечностей, нагромоздившихся одна на другую, боль отступила, и ее сменило чувство опустошенности, такое неожиданное и пугающее, что Элайзабел подумала было, что это и есть смерть.

Но, напротив, это оказалось возвращением к жизни. Обессиленная, она смотрела на несчастную девушку в белой рубахе, которая медленно пила ее пот из жестяной чаши, слабея на глазах. К горлу отравленной был приставлен кинжал. Девушка умирала, и теперь дух Тэтч угнездился в ее теле. Скоро ей дадут противоядие, но к тому времени ее душа готова будет покинуть свою земную оболочку и уступит место старой ведьме.

Внезапно лицо обреченной девушки утратило отчетливые очертания, все поплыло перед глазами у Элайзабел, и она лишилась чувств.

Ей была уже знакома эта палата с обитыми войлоком стенами. Она удивилась не тому, что снова оказалась здесь, а что осталась в живых после церемонии. С чувством несказанного облегчения она обводила взглядом скругленные углы этой клетки, шляпки обивочных гвоздей, видневшиеся сквозь грязно-белый войлок.

«Все еще дышу», — пронеслось у нее в голове. Церемонию она пережила, и Братство ее не умертвило. Пока.

Откуда-то издалека донеслись крики, приглушенные плотной обивкой потолка и стен этой тесной клетки. Кто-то из пациентов лечебницы впал в буйство. Элайзабел неподвижно лежала на войлочном полу, чувствуя, как по щеке катится слезинка. По крайней мере, она пребывала теперь в ясном сознании, действие наркотика закончилось. Члены Братства одурманивали ее все то время, пока она находилась в их руках, с тех самых пор, как ее сюда доставил этот американец, охотник за нечистью. Той ночью он похитил ее, стоило только Таниэлю броситься в погоню за незнакомкой. Элайзабел побежала следом, но успела сделать лишь несколько шагов — американец метнулся к ней молниеносно, словно кобра, и, зажав ей рот, утащил в ближайший переулок, где она вдруг почувствовала запах хлороформа. А потом очнулась в этой одиночной палате, в глубоком подвале «Редфордских угодий».

Элайзабел понятия не имела, сколько они ее здесь продержали. Наверное, недолго, ведь им нужна была Тэтч, старую ведьму следовало переместить в другое тело — в тело более податливой, чем Элайзабел Крэй, особы, не столь обуреваемой жаждой жизни и не столь готовой постоять за себя. Члены Братства несколько раз беседовали с Тэтч, опоив предварительно Элайзабел каким-то зельем, так что она не могла противиться тому, что старая ведьма разглагольствовала ее устами. Девушка не помнила содержания этих разговоров. И допускала мысль, что, возможно, ее оставили в живых только потому, что этого потребовала Тэтч. Ведь Братству Элайзабел теперь не нужна. Ведьму свою они из нее изъяли. Она вспомнила, как Тэтч злорадно кричала ей во время церемонии: «Ты ужасно скверно обходилась со старой Тэтч, отвратительно! Но ты за все мне ответишь, голубушка, за все!»

Элайзабел содрогнулась при мысли о том, каким мучениям может подвергнуть ее эта нечестивая старуха, выполняя свою угрозу.

Она медленно приподнялась и села на мягкий пол лицом к двери, прислонясь спиной к войлочной стене. Из одежды на ней была одна только рубаха из невыбеленного полотна, эта своего рода униформа пациентов лечебницы. Горло у нее все еще саднило, но, как ни странно, она не чувствовала нестерпимой жажды, которая была бы естественна после церемонии, во время которой ее едва не испекли заживо. Быть может, ей дали напиться, когда она пребывала еще в полубессознательном состоянии? Но ничего такого она не помнила.

На ее изможденном лице с заострившимися чертами появилась слабая улыбка. «Зато я снова обрела себя, Элайзабел Крэй! И если Бог сподобит меня отсюда выбраться, клянусь, что никому больше не позволю использовать меня в своих гнусных целях! Я буду жить по своей воле. И пусть только еще хоть раз попробуют затуманить мое сознание наркотиками или колдовством!»

И это было правдой. Стоило Тэтч покинуть ее тело, и Элайзабел ощутила необыкновенную легкость, радостное сознание свободы, прилив свежих сил. До чего же тягостно было присутствие в сокровенных глубинах ее существа постороннего духа, каким невыносимым бременем явилось для ее чистой души вынужденное соседство с греховной, черной душой старой ведьмы. Зато теперь ее больше ничто не тяготило.

«Но ты по-прежнему в западне», — напомнила она себе.

Нет, решила Элайзабел. Теперь, после освобождения от мерзкой старухи, она не позволит себе отчаяться. Главное — это присутствие духа, сила воли, которой ей, как оказалось, было не занимать. Надо повременить и все обдумать, и какой-нибудь выход непременно отыщется.

В течение следующего часа она сидела все так же неподвижно, восстанавливая силы, и перебирала в уме события недавнего прошлого. Вспомнила родителей, но об их гибели подумала почти без сожалений. Они всегда были для нее чужими, всегда держали ее на расстоянии от себя, своих дел и забот. И ведь это из-за них, из-за того, что они вступили в Братство, она подверглась таким тяжким невзгодам. Пожалуй, они заслужили такую участь.

Потом мысли ее обратились к Таниэлю. Где-то он сейчас? Беспокоится ли о ней, пытается ли ее отыскать? И если да, то с какой целью — чтобы помешать Братству вернуть Тэтч или ради нее самой, Элайзабел, ради того, чтобы снова быть с ней вместе? Но нужна ли она ему? Ей было сложно понять истинные чувства этого молодого человека. То он бывал с ней нежен, то становился холоден. Но он определенно нравился Элайзабел. Таниэль так мило улыбался, и так порой весело шутил с ней и Кэтлин, и взгляд его светло-голубых глаз, задумчивый, печальный и вместе с тем пытливый, казалось, проникал ей в самую душу. Она скучала без него и больше всего на свете желала бы сейчас снова оказаться рядом с ним. Ведь он был первым по-настоящему честным, великодушным и порядочным человеком в ее жизни.

Размышляя таким образом, она рисовала пальцем на пыльном войлоке какие-то каракули и бездумно скользила взглядом по белым линиям, появлявшимся по ее прихоти на грязно-сером фоне. Сначала она изображала простые геометрические фигуры, затем — более сложные узоры, и вдруг, тщательно вырисовывая детали паровоза, вздрогнула и прервала свое занятие из-за внезапно озарившей ее мысли.