Вера Камша - От войны до войны

Робер подхватил сумку с затаившимся Клементом и поднялся наверх. Скрипнул, повернувшись в замке, ключ, в лицо пахну́ло лавандой и полынью – хозяева воевали с молью, но запах был приятный. Иноходец развязал сумку, но Клемент вылезать не спешил. Его Крысейшество загадочно поблескивал глазками и сильнее, чем обычно, дергал носом. Пришла хозяйка, принесла поднос с кувшином, высоким стаканом из толстого стекла, корзиночку с теплыми булочками и масленку. Робер поблагодарил и даже чмокнул женщину в щеку, та расплылась в улыбке:

– Мы так рады, сударь, что вы вернулись.

Они-то рады, а вот рад ли он?

– Когда подавать обед?

– Часа через полтора. Я спущусь.

– Желаете…

– Я помню вашу кухню, – перебил Эпинэ, – и с удовольствием съем все, что подадут.

Хозяйка покраснела от удовольствия и вышла. Простым людям так просто польстить. Эпинэ взял одну из булочек, положил перед носом Клемента, поднял кувшин, налил пахнущего багряноземельскими пряностями напитка. Это было его первое вино с того проклятого утра у Белого Лиса. Всю дорогу до Агариса трактирщики нахваливали кагетское, фелпское и кэналлийское, но Иноходец лишь качал головой, больше думая о Дракко, чем о себе.

Денег хватало – Ворон на золото не поскупился, но Эпинэ боялся, что, начав пить, не остановится. Вино убивает память и усыпляет разум, хотя бы на время, а будущему Повелителю Молний слишком многое хотелось забыть и слишком о многом не хотелось думать. Проще всего было напиться, затащить в постель первую попавшуюся служанку и выбросить из головы поражение, уничтоженную долину, Лиса, отрубленные головы. Зачем ему возвращаться и куда? Зачем вообще жить? Он не везет ни победы, ни добрых вестей, Мэллит любит Альдо, Раканы без него обойдутся, дед давно не понимает, на каком он свете, а мать, хотя и ходит и говорит, умерла вместе с отцом и братьями. Младшего сына она оплакала и похоронила вместе со старшими, о том, что он выжил, в Эпинэ узнали лишь через год, но Агарис для оставшихся в Талиге так же далек, как Рассветные Сады.

Знатные фамилии вымирают, наступает время дальних родичей и бастардов, с этим не поспоришь. Кое-как держится Дом Волны, но что он может один, да и сами Придды… Робер никогда не любил эту семейку, хотя она и осталась верна Раканам, не то что Савиньяки и фок Варзов. Те верны не Раканам, а Талигу! Проклятие, опять те же мысли – Талиг или Талигойя, Талиг или Раканы?

Нужно жениться, и поскорей, чтобы Повелители Молний не исчезли, как исчезли подлинные Повелители Ветров, но как же не хочется связывать себя с нелюбимой породистой женщиной! А в империи герцогу Эпинэ делать нечего. Конь павлину не товарищ.

Робер выпил и налил еще. Над стаканом поднимался ароматный пар, голова слегка кружилась, в памяти всплывали то заснеженные горы, то оранжевые розы казарских садов, то синие глаза Ворона. У смерти тоже синий взгляд, Робер Эпинэ заглянул ей в глаза у подножия священной бакранской горы, и с тех пор ему все кажется неправильным и лживым.

Иноходец поднялся и подошел к окну, откуда открывался прекрасный вид на зимний Агарис. Вот он и вернулся, вопрос – куда. Талигоец потряс головой, пытаясь отогнать тошнотворные мысли, и посмотрел на Его Крысейшество. Клемент по-прежнему сидел в своей сумке, а перед ним лежала золотистая булочка, к которой крыс так и не притронулся.

Хогберд восемьсот девяносто пятый раз переливал из пустого в порожнее, а Матильда его слушала, сдерживаясь из последних сил. Все было ерундой, кроме смерти Робера. Бедный Иноходец, бедные его дед и мать. Пережить всех своих детей… Что бы стало с ней, если бы погиб Альдо?! Зачем тогда было бы жить?

– Мы ошибались в наших расчетах, – Питер Хогберд великодушно перекладывал на плечи Матильды долю ответственности за поражение в Кагете и гибель Робера Эпинэ. – К сожалению, позиция Дорака безупречна – он использовал вопиющие ошибки гайифской дипломатии…

Принцесса принялась сжимать и разжимать кулаки, мысленно повторяя знакомые с юности сонеты Веннена. От того, что она запустит в Питера Хогберда подсвечником, Робер не воскреснет. Бедняга, избежать верной смерти в Талигойе, чтобы сгинуть в чужих горах… Матильда помнила, как первый раз увидела Иноходца. Это было после восстания Эгмонта, когда в Агарисе нет-нет да и появлялись уцелевшие. Принцесса Ракан получила записку от Адриана. Эсперадор уведомлял, что в приют Святого Марка привезли внука герцога Эпинэ.

Приют Святого Марка был больницей для бедных, в которой не столько выздоравливали, сколько умирали. Первое, что сделала Матильда, это навестила гоганского ростовщика, у которого оставила сережку с изумрудом, благо вторая все равно куда-то делась. Разжившись деньгами, принцесса бросилась на поиски маркиза Эр-При и нашла его в темной сырой комнатенке. Впрочем, нужно было сказать спасибо и за это – большинство обитателей приюта валялись в общих залах на грязной соломе.

У Робера был сильный жар, но он был в сознании. Принцесса запомнила провалившиеся щеки, лихорадочный румянец на скулах и виноватую улыбку.

– Простите, Ваше Высочество, я не могу приветствовать вас, как должно.

Матильда, не слушая возражений, забрала раненого к себе, и они с Альдо за месяц поставили парня на ноги. Они уговаривали Иноходца жить с ними и дальше, но Робер был не из тех, кто позволяет себя кормить. Он продал то немногое, что у него было, и перебрался в монастырскую гостиницу. Закатные твари, ну почему она его не удержала?! Клементу и тому было ясно – бедняге не хотелось ехать, страшно не хотелось. И вообще вся затея с самого начала отдавала подлостью и глупостью. Подлостью по отношению к варастийским крестьянам и Роберу, глупостью потому, что воевать с Вороном бесполезно.

– Сударыня! – Вопль Пакетты заставил Матильду вздрогнуть. Что такое? А, что бы ни было, это повод выставить пегого борова! Матильда торжественно поднялась, колыхнув все еще роскошным бюстом. Уж лучше б она сидела! Вдовствующей принцессе показалось, что она спит, потому что перед ней стоял Робер Эпинэ. Похудевший, чтобы не сказать исхудавший, но живой!

– Маркиз! – Питер Хогберд опомнился первым. – Я так рад вас видеть, дорогой друг!

– Не имею чести быть вашим другом, барон. – Щека Робера дернулась. Твою кавалерию! Все удары судьбы Иноходец встречал с улыбкой, а любую боль переносил, стиснув зубы, именно поэтому Матильда испугалась. Хогберд, к счастью, тоже. Боров торопливо забормотал что-то невразумительное о тяжких испытаниях и встрече старых друзей, которой не следует мешать, и откланялся. На прощание барон протянул Роберу большую веснушчатую руку, но Эпинэ этого не заметил. Было ясно – если Питер скажет еще одно слово, он вылетит в окно. Борец за дело Раканов это понял и исчез. Матильда хмыкнула и вытащила бокалы: