Вера Камша - От войны до войны

– Тебе надо что-то покрепче, но я, как на грех, взялась следить за здоровьем, так что в доме только кэналлийское. За встречу!

Робер выпил залпом, молча. Где и с кем блуждали его мысли, было непонятно. Несмотря на зиму, он казался смуглым, а может, дело было в белом гайифском камзоле. Очень дорогом. Эпинэ вообще был отменно одет.

– Твою кавалерию, хорошо выглядишь! – Надо было что-то сказать, вот она и брякнула первую попавшуюся чушь, годную разве что для бабы, которой изменяет муж.

– Где Альдо?

– Болтается где-то. Твое здоровье.

– Ваше здоровье, сударыня, – Робер, похоже, взял себя в руки, и зря. Ему нужно напиться и выговориться, а не вести светские беседы.

– Садись и рассказывай. Или не рассказывай. Главное, ты жив и ты здесь. Мы получили письмо. Зачем ты это сделал?!

– А что мне оставалось?! Позволить Ворону утопить половину Кагеты? Все равно все пошло не так. Алве мешал Адгемар, а не я… Закатные твари, он был прав! Лис обманывал всех… Я думал, что спасаю Мильжу и Луллака. А они думали, что спасают меня. И погибли…

– Как же ты вырвался? Не хочешь – не говори. И кто такие Мильжа и Луллак?

– Мои друзья…

– Вечная память! – Матильда подняла бокал. Она начинала пьянеть, ну и ладно.

– Им отрубили головы и бросили к ногам Ворона… Лис отрубил, – рука Иноходца сжала ножку бокала так, что костяшки пальцев побелели. – Там был Дик Окделл, сын Эгмонта… Он – оруженосец Алвы.

– Это он тебе помог?

– Помог встать. Когда меня швырнули лицом о камень. Меня спас Ворон.

– Ворон?!

– Да… Долго рассказывать, но он прикончил Адгемара, а меня отпустил. Коня дал, денег… А я взял! У человека, который… – Робер залпом осушил бокал. – Всего не расскажешь… Беда в том, что я не знаю, кто прав! То, что творил Ворон, чудовищно, но он спасал Талиг, а мы что делали?!

Принцесса промолчала. Все было очень плохо, а всего хуже то, что благоденствие Талига и жизнь Альдо были несовместимы.

– Матильда, – Эпинэ схватил женщину за руку, – что мы делаем? Зачем?!

– Бедный… – Принцесса порывисто прижала Робера к себе и поцеловала в лоб. Хорошо, что ей за шестьдесят, лет пятнадцать назад материнским поцелуем не обошлось бы… Хотя почему хорошо? Плохо! Ее жизнь кончена, но Альдо и Робер должны жить и быть счастливы. Легко сказать…

– Меня проводили до гайифской границы, – Робер опустился в кресло, – Алва отпускал со мной молодого Окделла, тот не поехал. По-моему, он влюблен.

– Погоди, – Матильда выпила еще, – я уже ничего не понимаю.

– Я тоже.

– Клемент-то где?

Какая она дура! Если он потерял коня, то что говорить о ручной зверушке.

– В гостинице. – Робер изо всех сил пытался улыбнуться. – Представь себе, я его отыскал в Равиате, в сумке. Не желает вылезать.

– Он что, все время с тобой был?

– Нет, я уж думал, мы друг для друга потеряны, – Робер махнул рукой и нечаянно смахнул со стола корзинку с зимним виноградом. Захмелел, и хорошо!

– Как же ты его нашел?

А не все ли равно, главное, что нашел. Когда что-то потеряешь, а потом найдешь, это хорошая примета… Она потеряла Иноходца, а теперь он нашелся, хоть что-то доброе в этой пакостной жизни.

– Его Крысейшество ждал меня там, где я его оставил. – Иноходец был явно горд своим питомцем. – Прямо чудо какое-то! Его приютил мой хозяин. Кагеты – славные люди, хотя сначала я думал, с ума с ними сойду. Столько не едят, не пьют и не кричат! А как Мупа?

– Мупа… – Матильда поняла, что опьянела окончательно и бесповоротно. – Твою кавалерию! Пока ты таскался по Кагете, Мупу отравили… Вместо нас… Нас всех тут угробят, если мы… Не укусим первыми… А чем нам кусаться?!

– Бедная Мупа, – Робер поднес руку Матильды к губам.

– Она… – принцесса совершенно неизящно шмыгнула носом, – слопала пирог… Именинный.

– Тот самый? Со сливками?

– Да… Робер, как же славно, что ты вернулся! Я тебя больше никуда не пущу. Слышишь?

– Матильда, – последний из Эпинэ покачал головой, – нам все равно придется куда-то идти, а вам нас провожать. Но сегодня я с вашего разрешения останусь здесь.

– Попробовал ты бы уйти, – заявила Матильда, – я б тебя своими руками придушила!

Цок-цок-цок-цок…. Цок-цок-цок-цок… Лошадь. Лошадь цокает по булыжникам, и как громко…

Робер с трудом разлепил глаза. Это ж сколько они с Матильдой вчера, то есть сегодня, выпили? Лошадь цокала под окнами, она никуда не торопилась, и у нее голова не болела. А еще говорят, пьет, как лошадь. Лошади пьют воду, а не вино, и правильно делают. Но какая холодина, словно в каком-нибудь Надоре… Окно, что ли, открыто? Иноходец прекрасно помнил и эту спальню, и это окно. Когда был ветер, в него стучался старый каштан, сквозь ветви которого виднелись черепичные крыши и купол церкви Святого Пьетро.

Раньше стены были обиты выцветшим цветастым щелком, теперь Матильда сменила его на малиновый, да и кровать больше не скрипела при каждом движении. Робер кое-как поднялся, сразу стало еще тошнее, но окно нужно было закрыть. Что-то не то с этой лошадью, хромая, что ли, и тащится, как с перепою. Или ему сегодня все пьяными кажутся?

Разрубленный Змей, ему холодно потому, что он сдуру разделся. В Сагранне он спал одетым, но там была война, а тут что? И вообще он не вернулся в «Стрижа», Клемент наверняка волнуется… Пожрал он наконец или все еще нос воротит? Нет, какого демона он разделся, да еще в чужом доме? Бред! А окно и впрямь открыто… Он, наверное, спьяну решил, что его занесло в Багряные земли или, самое малое, в Кэналлоа, вот и распахнул окно, а занавеси зачем-то опустил. Каких только глупостей спьяну не сотворишь… стрезву, к слову сказать, тоже. Хотя «стрезву» вроде не говорят… а, пошло оно все к закатным кошкам!

Робер отдернул тяжелую, расшитую глупыми красными птицами штору, решив поскорее покончить с неприятным делом и нырнуть в согретую постель. Лошадь цокала под самым окном, и талигоец невольно глянул на залитую зеленоватым лунным светом пустую улицу, по которой не спеша удалялся одинокий всадник на упитанной пегой кобыле. Наездник был в шляпе с пером и плаще, а за спиной у него задом наперед сидела толстая девочка лет семи в ночной рубашке с короткими рукавчиками и кружевном чепчике. Робер вцепился пальцами в раму, не в силах оторвать взгляда от медленно удаляющейся лошади.

Всадник словно бы спал в седле, предоставленная самой себе кобыла еле-еле переставляла ноги, медленно взмахивая очень длинным светлым хвостом, девочка улыбалась, ее руки были сложены на груди, она ни за что не держалась и, судя по всему, совсем не страдала от холода. Было очень тихо, только стучали копыта, выбивая из мостовой зеленоватые искры. Кобыла не хромала и все-таки шла как-то неровно. Робер сделал над собой усилие и захлопнул окно, взрослый не пошевелился, лошадь взмахнула хвостом, девочка подняла голову и послала воздушный поцелуй. Эпинэ как-то умудрился разглядеть толстощекое лицо с глазками-пуговками, щербатый рот, большую родинку на щеке и вторую, поменьше, над верхней губой, которую девочка медленно, с удовольствием облизала.