Марина Дяченко - У зла нет власти

Город сильно пострадал от наводнения, но все лучше, чем нашествие Саранчи. День и ночь работали люди: выносили экспонаты из Музея Того, что Следует Помнить. Просушивали, чинили, вычищали от ила. Никто не сговаривался: после того, что случилось с Королевством, музей вдруг стал самым важным местом на земле.

Все чувствовали себя неловко. Время от времени приходилось слышать: «И как я мог забыть короля! Эх, колдовство, будь оно неладно!» Появилась традиция памятных досок: их выставляли у дверей дома и записывали, что в голову взбредет: от списка покупок на день до имен давно почивших родственников.

В кабинете Оберона навели порядок и расставили мебель. Явилась, откуда ни возьмись, крыса по имени Дора и начала мести стол метелкой из перьев. Хвост ее был привязан к спине, чтобы ненароком не опрокинуть чернильницу.

Отстраивались предместья. С каждым днем поднимались новые крыши, распахивались вытоптанные поля, в порт приходили корабли с товарами, и однажды вернулся Уйма в огромной золотой короне: вспомнив Оберона, людоеды усовестились, и Уйме удалось призвать их к порядку. Теперь он снова был королем Уймой Первым – правда, прозвище Вегетарианец он потихоньку отменил, чтобы не огорчать подданных.

По случаю возвращения Уймы устроили бал – первый бал после войны. Играли музыканты, ломились столы в большом зале, горожане разоделись в лучшие одежды. В день бала меня разыскала Эльвира.

– Лена, я кое-что хочу тебе показать…

Недоумевая, я пошла за ней в дальнюю комнату, где громоздились сундуки, пахло высушенной лавандой и стояло у окна большое зеркало.

– Примерь, – сказала Эльвира.

На сундуке лежало платье из тех, что носят принцессы. Невесомая ткань потекла между пальцами, когда я коснулась подола.

– Тебе будет впору, – сказала Эльвира, пряча глаза. – Ты так выросла…

Я хотела сказать, что в штанах и кожаной куртке мне удобнее, что я маг дороги, а не какая-нибудь фифа. Но вдруг, невесть почему, мне очень захотелось надеть это платье. Один раз примерить.

И вот я пришла на бал, отражаясь во всех зеркалах и не узнавая себя. Взгляды волочились за мной, как нити на изнанке, от этих взглядов горели уши и щеки. Принц Александр поцеловал мне руку – и с этого момента все вокруг вертелось, будто в тумане, я, кажется, даже с кем-то танцевала и даже не запуталась в подоле платья…

Оберон сказал, что я выросла. Теперь я сама это чувствовала – как человек, который в один прекрасный день ударяется головой, забыв пригнуться в дверях.

Я знала, что в любой момент могу уйти – и вернуться в Королевство по собственной воле. Но это будет другой момент. Сын Гарольда повзрослеет, Максимилиан изменится, поднимутся новые дома вместо разрушенных, в Музей Того, что Следует Помнить, принесут новые экспонаты…

Вот только посох мой сдать в музей я никому уже не позволю.

– Лена?

Фиалк вышел из темноты, белый, как молоко в густом кофе, и в первый момент мне показалось, что это он сказал: «Лена».

– Гуляешь?

Король выступил из темноты вслед за Фиалком. Я так ему обрадовалась, что не сразу сообразила, что ответить. На плечах у Оберона был серый плащ, на лбу светлела полоска от короны – после возвращения он носил ее, не снимая, и ночью и под ярким солнцем, а теперь снял, и от этого лицо его неуловимо изменилось.

Отсюда, с холма, был виден весь город, огни в порту и тени лодок на поверхности Ланса. Я очень любила это место. Почему-то именно сюда меня забрасывало всякий раз, когда я возвращалась в Королевство после долгой разлуки.

– Я знаю, что мне пора, – пробормотала я, глядя, как дрожат на воде огни. – Я знаю, что задержалась… Что все закончилось, я больше не нужна, и пора возвращаться… пора возвращаться домой.

– У нас с тобой остался недоговоренный разговор… Ты не очень устала? Можешь со мной прокатиться?

Он подсадил меня в седло, вскочил сам, и мы полетели.

Фиалк поднимался над землей и водой. В городе там и здесь горели костры, факелы, свечи – работы продолжались день и ночь. По дороге тянулись обозы, над каждой телегой покачивался фонарь, получалась длинная цепь огней, как текучее ожерелье.

– Все вернется, – сказал Оберон. – Все отстроится заново, и обыденный мир нарастет поверх волшебного, прекрасный обыденный мир, где утром солнце, завтрак, можно строить планы на лето… И когда панцирь обыденности сделается совсем тяжелым – мы опять уйдем.

Город медленно уплывал назад. Я мельком увидела наше отражение в водах Ланса. Под нами проплывали теперь лесные кроны: высоченные сосны, каждая высотой с Музей Того, что Следует Помнить.

– Королевство отправится в путь через неоткрытые земли, чтобы найти себе новое место, выстроить замок и город. И тонкий мир оживет: русалки, драконы, говорящие деревья и цветы, принцессы и принцы…

– А я? – спросила я жалобно. – Мне найдется место в этом мире?

Фиалк рывком преодолел облачную завесу. Сосны внизу вдруг сменились шпилями огромного собора, показался огромный город, весь залитый огнями. Я задержала дыхание, а Оберон спросил, и в голосе его была почти ярость:

– Найдется ли место магу дороги?! Тому, кто спас Королевство, рискуя навсегда заблудиться на изнанке?!

Фиалк опустился чуть ниже, чтобы мы могли полюбоваться. Как реки, текли автострады, расцвеченные белыми и красными фарами, темнели бульвары, выгибались мосты. Оберон сжал мое плечо:

– Есть вещи, которые во всем Королевстве знаем ты и я. Только ты и я знаем, чего это стоило. Почему же ты боишься потерять свое Королевство, маг дороги?

Фиалк снова рванул, мы пронеслись сквозь облако. Под нами открылись снежные вершины, а между ними пропасти с чернотой на дне. На самой верхушке самой большой горы стояло, как блюдце, круглое озеро, наполовину покрытое льдом. В нем на секунду отразилась луна.

– Ты никогда его не потеряешь. Пока ты помнишь его имя – Королевство с тобой.

Фиалк сорвал новую грань между мирами, как срывают финишную ленточку. Запахло желудями и палыми листьями. Под нами открылся старый лес.

Гроздья рябины лежали на гранитной плите. Здесь была не ночь, а ранний вечер; деревья клонились под грузом плодов. Оберон бережно снял желтый лист со щеки каменной королевы.

– Я никогда не думал, что вернусь сюда. Не знал, что это возможно.

Женщина лежала на камне, будто отдыхала после трудного дня. На волосах плотно сидела каменная корона. Можно было разглядеть каждую складку платья, узор на кружевном воротнике и манжетах; руки женщины были сложены на груди, пальцы сплетены, между ладонями зажата рукоятка меча – рукоятка Швеи.

– У зла нет власти, пока ты не дашь ему власть, – медленно сказал Оберон. – Я считал, что поступаю по совести и во благо Королевства, когда женился на прекрасной принцессе. Хоть и не испытывал к ней ничего, кроме уважения. Королевству этого оказалось достаточно. Королеве – нет.