Андрей Мартьянов - Беовульф

Меч, потрясающий совершенством своей формы и сиянием металла, лежал у ступней гаута.

Беовульф вздохнул, наклонился, коснулся пальцами рукояти, оплетенной полосами странной, очень жесткой серой кожи. В ладони, однако, рукоять утвердилась как влитая – словно меч был создан нарочно для Беовульфа.

По руке, до самого плеча и груди, проскользнул поток неизвестной силы. Если коснешься натертой янтарем шерсти, почувствуешь нечто похожее, но сейчас чувство было гораздо сильнее.

Руку охватило судорогой. Гаут меч не выпустил.

– Случайность, судьба? – вопросил Беовульф. Подтвердил свои же слова: – Судьба. Судьбу не переспоришь. Мы оказались там, где должны быть, в нужное время. Нас вели не боги, нас привела сюда Судьба.

– Ремигий-годи сказал бы иначе, – подал голос Эрзарих. – Он называет Судьбу «Богом Единым», который выше всех других богов.

– Потом, – отмахнул левой рукой Беовульф. Вынул свой меч из ножен, аккуратно положил на камни – нельзя плохо отнестись к оружию, нельзя оскорбить священный металл. Выбрал новый меч, изволь уважить и прежний. Хрунтинг вошел в пустые ножны с легкостью. – Эрзарих, нам надо возвращаться в Хеорот. Я это чувствую…

Беовульф поднял лежащий на земле клинок, прислонил его к менгиру-клыку. Теперь камень не казался творением человеческих рук – и гаут, и лангобард твердо знали, что видят зуб Ёрмунганда. Меч Беовульфа полыхнул бело-золотым огнем и словно бы вплавился в похожий на гранит материал, исчезнув в его недрах.

Боги Ванахейма приняли отдарок, посчитав его не менее ценным – Нибелунг и прежде разил им чудовищ, рожденных волей общего врага, Отца Лжи, никем не любимого Локи.

Подул ветер с заката – вначале краткими порывами, потом уверенно и настойчиво. Туманное море всколыхнулось волнами, по белой глади под курганом прокатились волны ряби. Тонкие щупальца мглы протестующее взвились вверх, к небу, и были сметены, будто едва пробившиеся колоски, оказавшиеся под ударом урагана.

Стремительно, с быстротой, почти невероятной, белесая пелена откатывалась назад, к болотам. Замещалась сплошной, непроглядной теменью, на которой взблескивали инеистые языки островков снега и заиндевевших валунов. Серели вершины сосен, на иглах которых осела застывшая влага. Луна светила подобно огромному фонарю. Огни на вершинах сопок угасали.

А в отдалении, над огромным холмом Хеорот, распространялось ослепительно-оранжевое зарево пожара.

– Что у них там происходит? – утвердив в ножнах Хрунтинг, обернулся Беовульф.

…Лошади спустились к подошве сопки торопливым шагом. Пустишь рысью – упадут, конь не может быстро двигаться по откосу. Затем всадники ринулись вперед, приказав датским лошадкам перейти в бешеный галоп.

Сомнений не оставалось: нынешней ночью Грендель нанес малочисленной рати конунга Хродгара и Нибелунгам сокрушительный удар, от которого ни даны, ни заморские гости уже не оправятся.

Погибла почти вся «молодая дружина» Хеорота, уцелели немногие – только те, кто охранял общинные дома и Вальхтеов. Ариарих с Витимером растерзаны, Хререк-вутья полег в сражении с чудовищем, из жрецов остались в живых только Гуннлаф-годи и Ремигий-ромей. Грендель имел полное право торжествовать.

Но троллю этого показалось мало. Он застыл возле пожарища, воздев в победном жесте когтистые лапы, затем быстро наклонился, схватил пылающую головню, размахнулся и забросил ее на крышу Оленьего зала. Потом еще одну и еще…

– Господи Боже, – прошептал епископ. Он вместе с остальными скрывался в тени, между хозяйственными пристройками, за сложенной из камня кузней. – Пробил твой час, Хеорот… Проклятие исполнилось, старый Хродгар не сумеет выбраться оттуда!

– Род Скёльдунгов пресекается, – столь же тихо сказал Хенгест-ют. – И мы ничего не можем поделать – Судьба отвернулась от нас. Видать, крепко прогневал богов Хродгар, сын Хальвдана! Очень крепко!

Огонь разгорался неохотно – старинный Олений зал будто сопротивлялся пламени. Часть головней погасла, другие рассыпались тлеющими искрами. Лишь по левую руку, над дальней частью огромного строения, зарделись трескучие язычки, вспыхнул высушенный солнцем дерн.

Если не погасить немедленно, Хеорот сгорит дотла прежде, чем появятся первые отблески рассвета! Сделать это было невозможно: тролль безостановочно кружил возле дома; первый, кто попытается рискнуть и подойти к Оленьему залу, окажется в его лапах.

Всех выживших после недавней бойни охватило чувство беспросветной, полнейшей и абсолютной безнадежности. Так плохо может быть, только когда наступит Рагнарёк, вырвутся из глубин земли огненные йотуны, волк Фенрир пожрет солнце и грянет Последняя Битва!

Епископ машинально пересчитал тех, кто ухитрился выбраться из дружинного дома – их осталось очень немного. Гундамир, Алатей, насмерть перепуганный Северин. Однако мальчишка держится, старается не показывать вида – понимает, что если проявит слабость, моментально потеряет уважение варваров.

Хенгест внешне невозмутим, но его пальцы, сжимающие рукоять меча, побелели, на лбу вспухли жилы. Ют готов снова броситься в бой, несмотря на то что победить не сможет.

Унферт – ну надо же, успел спастись! – производит впечатление человека неживого, ходячего мертвеца. Взгляд отсутствующий, лицо синее, с угла рта стекает нитка слюны. Хродульф, наследник власти безумного дяди, черен будто африканец – лицо закопчено, волосы наполовину сгорели, кольчуга разодрана. Чудом успел выскочить, истинным чудом!

Рядом с ним двое совсем юных безусых данов, им тоже несказанно повезло. Гуннлаф-годи растерян, дышит тяжело, постоянно вытирает грязный пот – молодой годи пережил сегодня самое тяжкое потрясение за свою недолгую жизнь.

Вот и все воинство. Десять человек, из которых настоящих бойцов всего лишь половина. И собака, конечно – принадлежащий Беовульфу римский пес стоит, расставив лапы, рядом с вандалом и низко урчит, наблюдая за Гренделем, расхаживающим всего в сотне шагов поодаль. Троллю хватит нескольких мгновений, чтобы расправиться со всеми…

Что делать дальше, не знал никто. Ни многоопытный Хенгест, ни рассудительный епископ Ремигий не решились приказывать другим. Может быть, окажись сейчас в Хеороте Беовульф…

– Тихо! – поднял руку Гундамир, хотя все молчали и не шевелились. Только Фенрир едва слышно дает знать, что пес в любой момент готов пожертвовать собой, защищая людей. – Что там такое? Со стороны восхода?

В ночи звуки разносятся далеко, чуткий Алатей кивком подтвердил: кто-то приближается к Хеороту, причем очень быстро. Северин, не обладающий столь же острым слухом, как у варваров, напрягся – он помнил ужасную тень второго монстра, наблюдавшего в тумане за Гренделем.