Стивен Эриксон - Врата Смерти(пер. И.Иванова)

Дверь не открывалась. Апсалара сделала новую попытку и отошла. Скрипачу показалось, что дверь оттолкнула ее. Когда остальные подбежали к крыльцу, Апсалара повернулась к ним. У нее было испуганное и растерянное лицо.

«Тремолор не пожелал открыть нам двери».

Сапер остановился и вскинул голову.

Живая черная туча неумолимо наползала.

Там, где красноватый гранит вновь скрывался под известняком, а внизу, насколько видел глаз, простиралась глинистая равнина, им встретилась первая джагатская гробница.

Лишь немногие из дозорных и солдат головных отрядов «собачьей упряжки» обратили на нее внимание. Ее приняли за древний могильный столб. Удлиненная каменная глыба клонилась к югу, словно указывая направление на Арен.

Пока солдаты готовили повозки к спуску с крутого склона, капрал Лист повел Дюкра к этой гробнице.

— Их младший сын, — тихо сказал капрал, глядя на грубо отесанный камень.

Историку было жутковато глядеть на парня. Дюкру казалось, что сейчас он смотрит в лицо отцу, горюющему о потере любимого сына. За двести тысяч лет это горе ничуть не изгладилось и осталось таким же обжигающим, будто юного джагата убили только вчера.

«Его призрак и сейчас несет здесь караул».

В этой простой мысленной фразе не было никакой особой мудрости, однако у историка перехватило дыхание.

«Дано ли нам понять?»

— Сколько ему было? — хрипло спросил Дюкр.

— По меркам джагатов, он считался еще ребенком. Тлан-имасы заманили его сюда обманом. Но даже этот «малыш» забрал с собой немало их жизней. Когда же им удалось его убить, они изуродовали тело, вырвав оттуда все кости, а потом спрятали следы своей расправы под каменной плитой.

Дюкр умел думать отстраненно о событиях далекого прошлого, не испытывая ни потрясения, ни отчаяния. Однако от безыскусного рассказа Листа у историка защипало в горле. Он опасался, что сейчас его мозг наполнится лавиной образов, как будто видения капрала могли передаться и ему. Дюкр заставил себя отвернуться и стал наблюдать за солдатами и виканцами, спускавшими повозки. И те и другие работали в полном молчании, перебрасываясь словами лишь по необходимости. Но и тогда они говорили почти шепотом.

— Да, — сказал Лист, прочитав мысли историка. — Отцовское горе неподвластно времени. Даже духи земли были вынуждены покинуть эти места, боясь потерять рассудок. Нам нужно как можно быстрее выбраться отсюда. И надо объяснить это Кольтену.

— А что ждет нас впереди, на Ненотской равнине?

— Сказать по правде, там будет еще хуже. Тлан-имасы расправлялись не только с детьми. Сколько страдающих душ придавлено такими вот глыбами!

— Но зачем им нужно было воевать? — вырвалось у Дюкра. Задним числом ему стало даже стыдно. «Спрашиваю у мальчишки то, что должен был бы знать сам». Однако Лист вполне спокойно отнесся к его вопросу.

— Войны нуждаются в причине не больше, чем ураганы. И то и другое просто возникает. «Мы не такие, как они. Они не такие, как мы» — вот вам и причина. А захват земель или упреждающие удары — все это попытки прикрыть самую простую причину — непохожесть одних на других.

— Но ведь тлан-имасы оказались грозными противниками. Неужели джагаты никогда не пытались хоть как-то урезонить соплеменников?

— Если оставить в стороне джагатских тиранов, испорченных властью… находились здравые головы. Пытались, и не раз. Но у джагатов была врожденная надменность, и там, где нужно было поступиться своими интересами, она всегда одерживала верх. Каждый джагат — будь то мужчина или женщина — замыкался исключительно на себе, на своих нуждах и потребностях. Страдая от тлан-имасов, джагаты тем не менее относились к ним как к муравьям, ползающим в траве, или как к самой траве. Ну, есть и есть. Мешают — раздавим. Тлан-имасы были более молодой, горячей расой, и их такое пренебрежительное отношение сильно задевало.

— Настолько, что они решились на клятву «отказа от смерти»?

— Думаю, поначалу тлан-имасы не понимали, насколько трудно им будет уничтожить джагатов. Джагаты существенно отличались от тлан-имасов в одном: они не выставляли свою силу напоказ. Их самооборона была пассивной. Они отгораживались льдом. Ледники покрывали земли вплоть до целых континентов. Замерзали моря. Тлан-имасам было не пробраться сквозь эти преграды и не обеспечить себя пищей.

— И тогда они создали «ритуал бессмертия».

— Да, чтобы перемещаться легко, словно прах. А в эпоху льда праха было более чем достаточно.

Дюкр заметил Кольтена, стоящего у начала спуска.

— Какова длина самого опасного отрезка дороги? — спросил он Листа.

— Не менее двух лиг. А дальше начинается Ненотская равнина с ее травянистыми холмами и… племенами, ревниво оберегающими свои скудные источники воды.

— Пойду-ка я переговорю с Кольтеном, — сказал Дюкр.

— Обязательно расскажите ему, господин историк.

Да что там трагедии седой древности! «Сухой поход», как потом окрестили путь от Ватарского леса до Арена, стал летописью трагедий сегодняшнего дня. Впереди «собачью упряжку» Кольтена поджидали три больших и сильных племени. Два из них — трегины и биларды — бросались на истерзанную колонну, словно змеи. Третье племя — хундрилы — обитало на западной оконечности равнины. Столкновений с ними пока не было, хотя все шло к тому.

Невзирая на решение перебить весь скот, какую-то часть все же оставили, и она (что не менее странно) уцелела в кошмарах переправы. Однако правы были те, кто предрекал несчастным животным смерть от жажды. Так и случилось: они просто падали по дороге. К упавшей корове или козе тут же бросались свирепые виканские псы и требовали, чтобы она вставала и шла дальше. Но чаще упавшее животное уже не поднималось. Тогда его добивали люди. При разделке туши было трудно сказать, чего там больше: костей или тощего жилистого мяса.

К жажде незаметно присоединился голод. Многие жадно поглядывали на лошадей, однако виканцы категорически отказывались убивать своих четвероногих спутников и защищали их с неимоверной решимостью. Любые попытки убить виканскую лошадь могли стоить жизни, и потому смельчаков не находилось. Жалея лошадей, виканцы шли пешком, ведя их под уздцы. Совет знати направил Кольтену петицию, настоятельно требуя купить сотню лошадей. Петицию вернули Нефарию измазанной человеческими экскрементами.

«Змеиные укусы» трегинов и билардов становились все более частыми и наглыми. Стычки с ними происходили едва ли не на каждой лиге пути. Это говорило только об одном: мятежники готовят новое сражение, до которого остаются считанные дни.

А на хвосте у «собачьей упряжки» по-прежнему висела армия Корболо Дэма. В нее влилось пополнение из Тариана и других прибрежных городов и селений. Сейчас она снова в пять раз превосходила нынешнюю численность Седьмой армии и виканских полков. Похоже, Кольтена опять пытались зажать в клещи. Но пока Дэм не спешил и выжидал.