Пол Андерсон - Дети морского царя

Эяна отвернулась и не стала спрашивать, кого же он полюбил.

— Ну хорошо, а что будет с тобой? — спросил он. — Несколько недель или месяцев проведешь в Дании с Нильсом. А потом куда?

Эяна спокойно ответила:

— Никуда.

— Что? — У Тоно от неожиданности перехватило дыхание. — Ну да, конечно… Останешься с ним, будешь его любить, пока, он не состарится. Я понимаю, тебе с ним хорошо. Он ничем не станет ограничивать твою свободу. Но когда он станет дряхлым стариком…

— Я стану такой же дряхлой старухой.

Не обращая внимание на его изумление, Эяна убежденно продолжала:

— Ты должен послушаться отца. Он абсолютно прав, эта вера — истинная.

Принявший ее избегнет смерти. Принять то, что дает эта вера, можно лишь добровольно, сделав свободный выбор. Волшебный мир обречен, Тоно… Я решила поговорить с тобой сегодня с глазу на глаз, потому что завтра я еду к отцу Томиславу, в церковь. Я хочу попросить отца Томислава рассказать мне о христианской вере больше и подробнее.

Поедем со мной!

— Нет! — Тоно вырвал свою руку и с угрозой поднял к небу сжатые кулаки. — Эяна! Как ты можешь даже думать об этом?

— Я еще не вполне решилась, но…

— Пресмыкаться, ползать на коленях перед богом, который гнет в дугу и ломает то, что им же самим создано! Один, языческий бог, никогда не провозглашал себя высшим справедливым судьей!

Эяна гордо выпрямилась и с твердостью встретила его взгляд.

— Будь благодарен, что Бог не воздает по справедливости, ибо Он милосерд.

— Где же его милосердие к Наде?

И Тоно бросился прочь от сестры. Эяна было побежала за ним, но вдруг резко остановилась и повернула назад ***

Далеко в западной стороне неба струился среди облаков трепещущий лунный свет. Но на востоке небо уже побелело, звезды поыеркли, над вершинами деревьев разливалось бронзово-золотистое сияние. В небе парил ястреб. И всюду в лесу была недвижная морозная тишина.

Нада и Тоно стояли на берегу озера. Вилия, только что радостная и веселая, вдруг стала печальной.

— Ты всегда так добр ко мне, — тихо сказала она. — Но сегодня, когда мы встретились, я сразу почувствовала, что доброта просто переполняет твое сердце. Я и раньше это знала, но сейчас твоя доброта хлынула на меня словно потоки солнечного света.

— Разве я могу не быть с тобой добрым? — Голос Тоно прозвучал жестко.

В своей задумчивости вилия не заметила резкого тона, как и того, что он вдруг крепче сжал ее руку.

— Благодаря тебе в моей памяти оживают такие прекрасные врщи, как солнечный свет. Когда ты рядом, я не боюсь думать о прошлом. Потому что знаю — ты избавишь меня от страданий и боли.

— О нет, это ты помогаешь мне забыть.

— Забыть? Разве ты хочешь о чем-то забыть? Неужели ты хотел бы забыть родное море, такое чудесное? Когда ты рассказываешь о море, я готова слушать бесконечно. Со мной все по-другому. Ведь я была простой глупой девчонкой, которая не вынесла горя и утопилась. Да, это правда.

Утопилась. Сегодня мне уже не страшно вспоминать об этом, хотя я и не могу понять, как я пришла в такое отчаяние. — Она улыбнулась. — Из-за какого-то мальчишки, желторотого юнца. А ты муж.

— Я водяной.

— Это не важно, Тоно, возлюбленный. А что сталось с Михайлой, ты не знаешь? Я надеюсь, что где бы он сейчас ни был, он остался таким же веселым, каким я его помню.

— Я слышал, что его жизнь сложилась благополучно.

Вилия заметила, что Тоно мрачно глядит куда-то вдаль на озеро, и встревожилась.

— Ты чем-то глубоко ранен, тебя мучает тяжелая обида. Не могу ли я тебе помочь? Как мне хочется что-то сделать для тебя…

Тоно удивился. Еще никогда вилия не говорила о том, что он ей близок.

— Мне, видимо, придется уехать, — сказал он. — Моя сестра — помнишь, я тебе о ней говорил — считает, что нам нужно уехать отсюда. Боюсь, она права, насколько разум позволяет ей судить о том, что хорошо и что плохо. Только в этих пределах, — добавил он сквозь зубы.

Нада попятилась и в ужасе прижала ладонь ко рту, чтобы не вскрикнуть, потом, будто защищаясь от чего-то страшного, подняла руки.

— Нет, нет! Тоно! Это невозможно! Умоляю тебя…

Нада опустилась на землю и горько заплакала. Никогда еще Тоно не видел ее слез. Он встал на колени, обнял ее за плечи и, гладя по волосам, попытался объяснить, что просто обмолвился, что никогда ни за какие блага он не расстанется с нею, и, утешая Наду, понимал, что сейчас его постигло безумие той же отчаянной силы, что когда-то толкнуло девушку покончить с земной жизнью.

В день святого апостола Матфея в церкви лесной задруги была крещена дочь морского царя. Она сама выбрала для себя имя — Драгомира. В Дании это имя звучало как Дагмара, что значит «дева дня».

Крестил ее отец Томислав. На дочери Андрея было белое платье, рыжие волосы она заплела в косы и убрала, прикрыв платком, как подобает женщине, которая пришла в храм Господень. Рядом с нею стоял отец. Ради этого торжества он оставил военный корабль и прибыл в задругу. Слева от Андрея стояла его жена Елена, далее Иван Шубич с женой. В маленькой церкви собралось множество прихожан, здесь были жители задруги, крестьяне, друзья и сородичи, бывшие подданные морского царя, правителя лири. Народу было столько, сколько могла вместить церковка.

В первом ряду прихожан близко от алтаря стоял Лука, с безнадежной тоской смотревший на дочь Андрея. В углу у самой двери стоял Тоно.

Кто-то из людей сказал, мол, не подобает ему находиться в церкви, но отец Томислав строго возразил: как-никак Тоно родной брат новообращенной христианки, разве можно не пустить его в церковь, когда над сестрой сотворяют обряд крещения? В том, как отец Томислав совершал обряд, было много неожиданного и нетрадиционного. «Как знать, — думал священник, — а вдруг, торжественное праздничное действо поможет ему, милостью Божией найти путь к его сердцу?» Тоно стоял, скрестив на груди руки, лицо его было холодным.

Благовонный ладан особого дорогого сорта, пожертвованный сельской церкви жупаном, курился в кадильнице. Отец Томислав молился с истовой горячей верой, лицо его светилось благостью и счастьем, когда, велев всем прихожанам преклонить колени, он окропил лоб дочери Андрея святой водой.

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа, крещу тебя в веру Христову.

Аминь.

Дагмара — та, что прежде была Эяной — вдруг пошатнулась и едва не упала. Андрей поддержал ее за плечи и прошептал, устремив взгляд к небесам:

— Возрадуйся, Агнета!

Глаза Дагмары наполнились слезами счастья. Она поднялась с колен, обняла отца, затем священника и с гордо поднятой головой прошла к выходу и перешагнув порог церкви ступила на землю.

За то время, что длился обряд крещения, погода внезапно переменилась.