Пол Андерсон - Дети морского царя

Сильно похолодало, разгулявшийся ветер гнал по небу облака, рвал с деревьев желтую и багряную листву. По полям бежали тени облаков. У церковной паперти было людно, здесь дожидались окончания церемонии те, кому не хватило места в церкви. Люди окружили Дагмару, все целовали и обнимали новообращенную, поздравляли с приобщением к христианскому миру. По торжественному случаю должен был состояться скромный праздничный обед. На следующее утро прибывшие из Скрадина гости собирались тронуться в обратный путь, Дагмара же должна была ехать в Шибеник, где в гавани ждала готовая выйти в море «Брунгильда».

Увидев в церкви того, кто был его отцом, Тоно едва кивнул. За все время богослужения он ни разу не преклонил колена. Выйдя потом из церкви, он прошел немного вперед и встал под одинокой зеленой сосной, выделявшейся среди осенних деревьев, словно не желал мириться с тем, что не за горами зима. Дагмару все еще окружала радостная толпа друзей, но наконец, все, кто хотели, уже поздравили новообращенную, и она подошла к брату. Никто из людей не последовал за нею, ибо Тоно внушал им страх: на его лице, казалось, лежала роковая печать. Одет он был в темные лохмотья, в руке держал копье.

Дагмара протянула ему руки. Тоно даже не шевельнулся, будто не заметил, что она чего-то ждет. Ветер трепал ее юбку и платок, то словно норовил сорвать, то плотно прижимал платье к груди и ногам. И Дагмара была целомудренна — быть может, потому, что теперь она была преисполнена некоего торжества, никому в Волшебном мире не ведомого.

Тоно упрямо молчал. Она глубоко вздохнула и сказала:

— Спасибо, что пришел. Не знаю, что еще сказать.

— Я не мог не проститься с родной сестрой. Она была мне дорога.

Дагмара прикусила губу.

— Я и теперь твоя сестра.

— Нет. — Он покачал головой. — Теперь ты мне чужая. У нас, конечно, остались общие воспоминания о прошлом, как общим было материнское лоно, давшее нам жизнь. Но Дагмара не морская дева. Она — истинно святая.

— Ты ошибаешься. Сегодня я приняла святое крещение, как приемлет его всякое дитя, ступающее в христианский мир. И я не раз, наверное, оступлюсь на своем пути. Но меня поддержит надежда, что покаявшись, я обрету прощение.

Лицо Тоно страшно исказилось — Эяна никогда не сказала бы подобного!

Она опустила голову.

— Так ты отвергаешь путь спасения? Но ты не можешь отвергнуть мои молитвы. Я буду молиться за тебя, Тоно.

Он поморщился.

— Зачем утруждать себя излишними хлопотами?

— Я была бы так рада, если бы и ты поехал в Данию, — Нет. Я связан обещанием, которое удерживает меня здесь. Почему бы тебе не обождать до весны? Море зимой неспокойно, вы можете попасть в шторм.

— Нас хранит Господь. Я должна вернуться в Данию и жить с моим мужем.

Если мы не обвенчаемся, на его душе останется тяжкий грех.

Тоно кивнул.

— Ты теперь и правда Дагмара. Ну, что же, передай обоим привет. Желаю благополучного плавания.

Он повернулся и зашагал к лесу. Едва отойдя от задруги настолько, что никто из людей уже не мог его видеть, он бросился бежать, словно спасаясь от погони, ***

Нады не было на той поляне, где они обычно встречались Не было ее и нигде поблизости. Тоно призвал на помощь всю силу разума и сверхъестественную остроту и чуткость органов чувств, которая была свойственна ему как существу, наполовину принадлежащему к Волшебному миру. Он уловил слабый след присутствия Нады и бросился на поиски.

След часто прерывался, вдруг исчезал, и тогда Тоно отчаянно метался по лесу, пока снова не нападал на след вилии. След кружил, петлял, то и дело менял свой характер. Похоже было, что Нада в безумии кружила по лесу, не замечая дороги. Когда Тоно это понял, безумие охватило и его самого.

Без сна и отдыха он скитался по лесу несколько дней и ночей, и наконец нашел Наду. Это случилось в день осеннего равноденствия, на закате. К тому времени Тоно уже совершенно выбился из сил и едва стоял на ногах от усталости.

К вечеру сильно похолодало, мороз пронизывал до костей. Темное небо низко нависло над лесом. Нада стояла на берегу озера, в спокойных водах которого отражалась желто-бурая стена леса с редкими пятнами кроваво-красной листвы и одинокими скорбными штрихами елей и можжевельника. Многие деревья уже расстались с листвой. Нада казалась тонкой и легкой, затерявшейся среди деревьев светлой тенью.

— Нада! Ах, Нада…

Он подошел к ней, шатаясь от усталости. Голос его стал хриплым — все эти дни он не переставая звал ее.

— Тоно, любимый! — Она бросилась к нему. Тоно нежно и бережно обнял ее зыбкий бесплотный стан, стараясь не сделать ей больно. Нада дрожала, ее плечи были холодны, как клонившийся к вечеру осенний день — Где же ты пропадала? Что случилось?

— Я испугалась, — шепотом ответила вилия.

— Чего? — Тоно встревожился.

— Что ты не вернешься.

— Милая, ты же знаешь, что я непременно вернулся бы.

— Но мне, может быть, пришлось бы скрыться до твоего возвращения.

— Скрыться?

— Прости меня. Я не должна была ничего бояться. Как я могла усомниться в тебе? Но кругом был такой непроглядный мрак, я ничего не понимала, не знала…

Нада сжалась в комочек и прижалась к его груди. Тоно спросил со страхом:

— О чем ты говоришь? Что тебе придется сделать?

— Скрыться. Уйти в реку или в озеро. На дно. Разве ты не знал?

Она лишь чуть-чуть отстранилась, но он это сразу почувствовал и опустил руки. Нада сделала шаг назад, чтобы видеть его лицо. Сейчас в глазах вилии уже не было голубого, они стали темно-серыми.

— Зимой солнце светит над озером не слишком ярко, но голые деревья не дают тени, мне некуда скрыться от солнечных лучей. На дне же всегда сумрачно, там мое убежище. Наверное, ты слышал, что вилия уходит зимой в озеро?

— Да. — Тоно опустил глаза. На земле лежало, разделяя их, копье, которое он выронил, бросившись к Наде.

— Когда-то давно я могла дольше оставаться осенью на берегу и не засыпала. Но нынче зима пришла рано.

К ее ногам падала с ветвей мертвая листва.

— Когда ты должна уйти в озеро?

Она зябко поежилась от холода.

— Скоро. Сегодня. Тоно, мы встретимся весной, когда я вернусь?

Он расстегнул пояс.

— Я иду в озеро. С тобой.

Нада покачала толовой. Теперь Тоно говорил сбивчиво, путая слова, дрожа от волнения; к ней же вернулась всегдашняя безмятежная радость.

Но Нада вдруг словно бы стала еще призрачнее, еще бесплотнее, теперь она казалась волной тумана.

— Нет, мой милый. Ведь я буду дремать и видеть сны. Тебе удастся разбудить меня лишь изредка и очень ненадолго. И потом, наше озеро ничуть не похоже на твое родное море. Здесь такая тишина. От одного этого ты с ума сойдешь.

— Буду иногда выходить на берег. — Тоно снимал одежду.