Александр Прозоров - Дикое поле

— И?

— Ну, — она виновато пожала плечами. — Пришлось их немножко… Перебить.

Среди бояр кто-то недоверчиво хмыкнул:

— А одежда?

— Так, потом еще погнались… Пришлось переплыть реку. А одежда осталась.

— Так, а татары? — развел руками воевода. — Неужели отстали?

— Я их немножко…

— Перебила, — не удержавшись, закончил кто-то, и бояре разразились хохотом.

— Чего заливаетесь! — прикрикнул Храмцов, хотя и сам не смог сдержать улыбку. — Вон, у коновязи посмотрите. Три коня татарских боевых стоят. Со всей упряжью. Думаете, боярыня Юлия на дороге их нашла?

Головы дружно повернулись к дальней стене, потом обратно на женщину. Смешки стихли.

— Сколько же ты их, боярыня?

— Штук двадцать, наверное.

— Действительно, немного, — кивнул воевода, и все опять залились хохотом — но на этот раз обидным он не был.

— Татары у нас, Дмитрий Федорович, — спохватилась Юля. — Муж третий день бьется.

— Знаю я, боярыня…

— Так если знаешь, чего здесь сидишь?! — сорвалась на крик женщина.

— Ты, боярыня, не серчай, — взял ее за плечи воевода. — Я ведь не просто сижу. Я для отпора ворогу волость исполчил, людей собираю. Дело сие за один день не делается. Полста бояр уже пришло с людьми своими вместе. То две сотни кованой конницы получается. К вечеру еще не менее ста соберется. Потому, боярыня, с Божьей помощью, завтра спозаранку и выступим. А ранее — никак нельзя. Пусть держится твой Варлам Евдокимович. Не бросим. А пока пойдем, супруге своей я тебя представлю. Покушаешь, отдохнешь. Притомилась, поди, сюда поспешая…

Ранним утром, когда над зелеными корочаевскими лугами еще не рассеялся туман, ворота крепости Оскол медленно и торжественно раскрылись. Оттуда, на широкой рыси, начала колонной по двое вытекать сверкающая начищенными латами рать — словно гигантский стальной змей, извиваясь по дороге, двинулся к замеченной вдалеке жертве. Колонтари, бахтерцы, панцири, зерцала иногда перемежались стегаными тегиляями, сильно походящими на длинные татарские халаты. Замыкали колонну две сотни стрельцов, с бердышами за спинами и пищалями на крупах коней. А впереди, рядом со спрятавшимся под ширококольчатую байдану воеводой, скакала Юля в накинутом поверх легкого татарского костюма храмцовском бобровом налатнике.

Тяжелый обоз одолел прошлой осенью дорогу до нового поместья за два дня. Но то тяжелый обоз — а идущая на рыси, да с заводными конями, кованая рать промчалась по этому пути всего за несколько часов, к полудню окружив усадьбу живым щитом. Бояре, крестясь, смотрели на полуобгоревший таран, лежащий на боку в канаве, переломанные и лежащие на земле ворота, на груду камней, из-под которой торчали босые ноги, и ворс из стрел, торчащий по верху частокола. Но татары — татары уже ушли.

По камням вниз запрыгал рыжеволосый бородатый боярин в панцире, но уже без шелома. Спрыгнула и кинулась навстречу Юля.

— Супруги, — покачал головой, отворачиваясь, воевода и широко перекрестился. — Велика мудрость государя нашего. И коли отдал он землю эту боярам Батовым… Стало быть, жить они тут смогут.

Только осенью Александр Тирц понял, насколько не доверял ему Девлет-Гирей, снаряжая весеннее воинство или выделяя летом пять сотен для взятия усадьбы. Если в прошлые разы почти все татары, за редким исключением, были одеты в стеганые халаты да меховые шапки, то теперь бумажный доспех казался редкостной причудой. Поверх ватных поддоспешников сверкали многочисленные кольчуги, куяки, зерцала и простые, но надежные колонтари. Пятнадцатитысячный отряд, собранный Мансур-мурзой и Мерев-мурзой, стал показателем того, что Крымское ханство действительно способно в любой момент показать врагам свою силу, дать железный, смертоносный отпор — даже силами всего двух родов.

— Да, — уверенно кивнул Девлету Менги-нукер, — ты — Московский царь. С такой силой можно пробить даже ворота к Богу.

В начале августа вся эта лавина развернулась в три колонны и двинулась на север — нести свою волю Обитателям русских земель. Такие огромные отряды не могли двигаться вблизи друг от друга — кони и так сжирали всю траву на своем пути, уже начиная грызться из-за каждого стебля, а колодцы осушались досуха, так и не напоив всех людей и животных. Поэтому основные силы — восьмитысячный отряд под командованием самого Девлет-Гирея — шли прямо по Изюмскому шляху: через Северный Донец и вверх по реке Оскол, левое крыло, под командованием Мансур-мурзы, двигалось по Муравскому шляху: вверх до самых истоков Северного Донца, а оттуда — к крепости Оскол. Кальмиусским шляхом — через степь к Осколу — вел трехтысячный отряд Мерев-мурза.

На этот раз пересечь пересохшую за лето трехсотверстную степь коннице помогли сваленные на повозки мешки с зерном, которое Девлет-Гирей еще летом заказывал у уходящих в османские провинции на Балканах и Кавказе купцов, потратив на это половину своей весенней добычи. Правда, пыльная, растрескавшаяся земля не вязла на колесах повозок, а за безводной степью конницу ждали пусть уже не зеленые, но еще достаточно густые травянистые луга — поэтому три сотни верст пути орда одолела всего за десять дней, и уже не нуждалась в русском сене так остро, как несколько месяцев назад.

К усадьбе Батово Девлет-Гирей с неизменно маячащим неподалеку Менги-нукером подошли около полудня, бок о бок остановились на холме, вглядываясь в прикрытые влажной кровлей стены.

За лето русские успели обзавестись еще несколькими пушками, выглядывающими в низкие амбразуры на угловых площадках. Ворота стояли новые, обитые железом, да еще с бревенчатым теремом. Простым наскоком — тараном в стены или лестницами к частоколу — ее уже не взять. Разве только трупами завалить. А тратить несколько недель на осаду и правильный штурм? Чего ради?

Менги-нукера мало интересовали крепости и города — он наносил свой удар по хлебным полям, бил Россию не в голову, а в живот. Когда настанет голод, все сдадутся сами. Девлет-Гирей тоже начал понимать, что малая добыча сейчас обернется большой властью через несколько лет. Сегодняшним днем — добычей и пленниками — жили только рядовые нукеры. Но на их долю тоже хватало крошек от русского пирога.

— Эй, Юля! — дал шпоры коню русский и подскакал почти к самым воротам. — Юля, ты меня слышишь?! Когда будете сдаваться, скажи, что ты моя рабыня! Рабыня Менги-нукера! Тебя отведут ко мне. Поняла?

По русскому никто не стрелял: этот безумец постоянно словно искал смерти, но она каждый раз брезгливо отворачивалась в сторону. Он расхохотался, повернул коня и вернулся к Гирею:

— Идем дальше?

— Пошли, — пожал плечами бей, и татарские сотни потекли мимо крепости дальше на север.