Луи Басс - Роскошь изгнания

– Все те таблетки в спальне… – Я промолчал, стыдясь этих свидетельств смерти и возраста. – Простите. Мне не следовало спрашивать.

– Не беспокойтесь. Пустяки. Ничего серьезного.

– А, понимаю. – В ее взгляде по-прежнему читалось участие – я ее явно не убедил.

Чтобы скрыть смущение, я сходил за минеральной водой, мы не спеша пили и покуривали. Симонетта курила изящно и, пуская дым, поднимала острый подбородок.

– Значит, вы тут живете совершенно один?

– Да. Недавно разошелся с женой.

– Поэтому вы покинули Англию?

Я пожал плечами, стараясь подражать ее спокойствию.

– Отчасти.

Мгновение я стоял, любуясь ее профилем; она смотрела на город. Казалось, кровь кипит у меня в жилах, но лицо Симонетты, когда она повернулась ко мне, было безмятежно.

– Вы выбрали красивое место, синьор. – Она посмотрела мне прямо в глаза. – Оно прекрасно вам подходит.

Когда я наклонился к ней, чтобы поцеловать, легкий ветер с залива поднял прядку ее волос. Поцелуй длился мгновение. Прохладный кончик ее языка пробежал по моему быстрей язычка ящерицы, и я тут же оторвался от нее.

– Простите, – я уставился в пол, чтобы откашляться, но потом понял, что не могу поднять глаз. – Думаю, вам лучше уйти.

– О'кей. – Она вновь была беззаботна и невозмутима. – Как скажете.

Я в отчаянии следил за тем, как она собирает свои вещи. Потом проводил ее, смущенный, молчаливый, до машины. Присутствие Элен ощущалось сильней, чем обычно. Это абсурдно, но я чувствовал вину за тот мимолетный поцелуй на балконе, словно еще был женатым человеком, над которым довлеет не столько страх, сколько долг.

Прежде чем тронуться, Симонетта опустила боковое стекло и улыбнулась мне.

– Не беспокойтесь. Думаю, я напишу очень благожелательную статью о вас, Scrittore.

Вновь оставшись один, я вернулся на балкон. День был совершенно безветренный. Солнце ползло по тихому морю. Зной, казалось, звенел у меня в ушах. В первый раз я понял, до какой степени дом с его заросшим, запущенным садом, его жалким великолепием, его помпезной атмосферой пустоты и отчаяния – символ моей души.

Статья вышла в должное время и создала мне репутацию местного героя, эксцентричного англичанина, живущего на холме. Я неожиданно обнаружил, что чуть ли не все знают меня. Я не ожидал, что статья возымеет такие последствия, но думаю, тысячи неаполитанцев и без того обращали внимание на меня, разъезжавшего в своей английской машине с шимпанзе, сидящим рядом со мной, и бульдогом на заднем сиденье. Мой дом скоро стал популярным у туристов. Люди парами или небольшими группами приезжали на холм и выстраивались вдоль ограды, словно перед разрушающимся Букингемским дворцом на материке. Постоянно кто-нибудь торчал у ограды, прижавшись к ржавым прутьям, глазея на виллу и сад. Взрослые, держа детей на плечах, становились на цыпочки, все тянулись, пытаясь разглядеть через заросли моих гуляющих павлинов, шимпанзе или самое невероятное из них существо – миллионера-затворника. Несомненно, все они использовали таинственного чужестранца, чтобы сочинять собственные небылицы в соответствии с тем, что подсказывало им воображение, изображая его или великаном-людоедом, или заколдованным принцем. По сути, молчаливая фигура, беспрерывно курящая на балконе или скользящая в темноте за высокими окнами, как призрак из более славного прошлого палаццо, не вызывала в них неприязни. Откуда им было знать, как они усугубляют во мне чувство одиночества и безысходного отчаяния.

В следующий раз, когда я увидел родителей Паоло, я решился пригласить их к себе на ужин. Они, похоже, с удовольствием приняли предложение и крикнули с балкона, что с радостью придут. Я убедился, что дети, которые, пока мы разговаривали, набились в машину, крепко держатся, и медленно тронулся с места.

Пригласив родителей Паоло, я тут же пожалел об этом. Мысль, что придется принимать кого-то у себя, лишила меня покоя, к тому же не было желания заниматься готовкой. Хотя в прежние времена, в Англии, мне обычно нравилось готовить, с тех пор как я приехал в Италию, я столовался исключительно где-нибудь вне дома. И причиной тому была не лень и даже не депрессия. По правде говоря, я боялся готовить, потому что знал: это напомнит о том, как дома я после работы стоял на кухне и резал овощи и прочее и болтал с Элен в ожидании Росса.

На другой день мои гости появились точно в назначенное время на довольно прилично выглядевшем «альфа-ромео», который, подозреваю, принадлежал одному из клиентов Бруно. Самому ему судьбой было предназначено скорей лежать под машиной, чем ездить в ней. Мы с Каслригом спустились открыть им ворота. Я надеялся, что шимпанзе поможет преодолеть обоюдную скованность хозяина и гостей, чего я делать и не умел, и боялся. С этой целью я нацепил на Каслрига манжеты и бабочку.

Замысел удался, и все мои гости смеялись, пока я вел его по заросшей дорожке к воротам. Прежде чем мы сели за стол, я предложил Анне показать дом, который поразил ее, хотя она сказала, что можно было бы уделять ему немного больше внимания. Паоло, желая показать, что уже видел весь дом, сказал, что к нему, такому, как он есть, быстро привыкаешь и мне в нем очень удобно жить. Бруно заявил, что для одинокого человека дом прекрасно содержится.

Мы ужинали в парадном зале, распахнув затянутые москитной сеткой высокие окна, чтобы впустить пьянящий вечерний воздух. Анна и Паоло казались немного напряженными, но Бруно почувствовал себя совершенно свободно после первых нескольких стаканов вина. Я спросил его, как идут дела.

– Не так чтобы плохо, – ответил он в своей медлительной манере. – Надоело, конечно, но… – тут он пожал плечами со смиренным видом, типичным для южной Италии, чьи жители полны крестьянского стоицизма, – но что поделаешь? Человек должен работать. Даже вам, Scrittore, приходится работать, на свой лад.

Строго говоря, то, чем я занимался, нельзя было назвать работой, но я не стал возражать.

– Паоло, сиди прямо! – сделала Анна замечание сыну, который наклонился над тарелкой и повернул голову набок, слушая наш разговор.

– Ну, мама, пожалуйста!

– Не трогайте его, синьора! – вмешался я, возможно, зря. – В этом доме не обращают внимания на манеры. Ведут себя свободно. Вон, посмотрите на Каслрига! Он даже не пользуется ножом и вилкой!

Каслриг, услышав свое имя, загукал и принялся подскакивать на стуле.

– Кассири – обезьяна, – довольно резко, по моему мнению, ответила Анна. – Паоло нужно научиться быть человеком. Бруно, можешь ты что-нибудь сделать со своим сыном?

Бруно принял серьезный вид и на мгновение задумался.

– Раз это свободный дом, он и должен чувствовать себя свободно. Везде свои обычаи. Ему надо научиться приспосабливаться. Горбись, Паоло! Только дома не делай этого на глазах у матери, вот и все.