Константин Бояндин - Издалека

Этот вопрос вернул Норруана к действительности. Он сразу понял, о каком именно месте говорит его новый знакомый.

— Да, — согласился он неохотно. — В первый. Не скажу, чтобы это сильно радовало.

— Да вам невероятно повезло, мой дорогой! — воскликнул старик и сел на краешек стоявшего рядом массивного кресла. — У вас теперь целая вечность, чтобы думать, думать, думать. Принимать решение. Теперь–то вы это понимаете?

— Не вполне, — честно признался Норруан.

Старик вздрогнул, и некоторое время смотрел в совершенно чёрные глаза собеседника.

— Вижу, — кивнул он, наконец. — Вижу. Знаете что? Ко мне иногда приходит старый приятель. Когда–то он тоже был здесь… ожидающим, — старик подчеркнул слово интонацией. — Но теперь иногда удостаивает своего старого знакомого визитом. Мой вам совет — зайдите как–нибудь ко мне. Конечно, такие визиты против правил, но Юарон — человек очень осторожный.

— Как вы сказали, его зовут? — встрепенулся Норруан.

— Юарон. Своё имя называть не буду — сами прочтёте. Итак, заходите. Второй поворот направо, два этажа вверх, пятая комната по левой стороне. Запомнили?

— Да, — в голове у Норруана по–прежнему творилась суматоха, но теперь, по крайней мере, там было гораздо меньше безысходности. — Приглашаю вас поужинать. Прямо сейчас.

— Мне, право же, неудобно, — принялся отказываться старик, но Норруан сразу понял, что если тот и вкушал деликатесы, то давным–давно.

— Ужин, — приказал Норруан уже совсем весело, подняв ладонь властным жестом, и замок с радостью исполнил приказание.

Ужин получился невесёлым.

— Что такое, малыш? — спросил, наконец, Тнаммо, подняв голову. — Испугался, что придётся возвращаться? Ерунда, рано или поздно всё равно пришлось бы. Воспринимай это, как должное. Что случится, то случится. А если проявишь твёрдость, то выйдешь из воды сухим и невредимым.

— Вам легко говорить, — буркнул Хиргол, вяло ковыряя вилкой в тарелке. — Вам ничем не угрожают.

Тнаммо расхохотался.

— Да ты шутник, — проговорил он, едва не поперхнувшись. — Не угрожают. Верно. Потому что не могут, — он поманил Альмрин, и та встала у него за спиной, положив ладони ему на плечи.

— Скажите, Тнаммо, — решился, наконец, юноша. — Кто она? Почему почти всегда молчит? Почему вы возите её с собой?

— Ну что же, могу и сказать, — пожал плечами Тнаммо, продолжая жевать. — Она моя дочь.

Теперь Хиргол едва не поперхнулся.

— Дочь??

— Ты считаешь, что она не совсем человек? Верно. И всё же она мне дочь. Я создал её, несмотря на проклятие. — Лицо Тнаммо исказилось на миг. — Именно поэтому мне теперь нечего бояться.

Хиргол молча смотрел на наставника, ничего не понимая.

— Ладно, ученик, — Тнаммо отодвинул в сторону тарелку. — Я скажу тебе то, что так хочет знать Первый. Но не полностью — так и тебе, и мне безопаснее. Будешь настойчив — отыщешь ответ сам. Помнишь, отчего… големы не живут долго?

Хиргол долго вспоминал некогда заученный урок.

— Потому, что заклинание начинает преображать их материю в живую, — ответил он, наконец. — А живое, но неодушевлённое существо быстро погибает.

— Верно, — Тнаммо положил руки на стол. — Становится или живым — и тогда погибает, как тело, из которого изгнали разум — или нежитью. Со всеми вытекающими последствиями. А теперь скажи, можно ли создать голема, не наделяя его хотя бы частью, — Тнаммо сложил пальцы руки в щепоть, — жизни?

— Н–нет, — ответил недоумённо Хиргол. — Потому что даже приближаясь к материалу… — он осёкся и уставился на спокойно разглядывающую его Альмрин.

— Догадался, — усмехнулся Тнаммо.

— Она… и есть… ни живое, ни нежить? — Хиргол сглотнул. — Но как же… ведь она сама действует… разговаривает…

— Всё, — отрезал Тнаммо. — Больше ты от меня ничего не услышишь. Да, это так. Я сделал то, что считалось невозможным: превратил абсолютно неживое не просто в живое, но в разумное. Думай, что хочешь, но это — человек. Нет ничего, что она не смогла бы сделать для меня. Это единственное существо, которое я люблю.

Во взоре Хиргола скользнуло что–то масляное, и он едва заметно поджал губы, быстро скользнув взглядом по девушке. Очень быстро.

— Дурак, — скривился Тнаммо с величайшим презрением в голосе. — Только тебе могла прийти в голову мысль, что можно создать живое существо исключительно для подобных развлечений. Повторяю ещё раз: она моя дочь. Запомни это хорошенько. Потому что о чём ты думаешь, то и создаёшь. Помни это, мой глупый ученик, и никогда не забывай. Иначе участь твоя будет незавидной.

Он встал и направился в сторону кабинета. Альмрин осталась и принялась убирать со стола.

— Советую быть наготове, — сухо напомнил Тнаммо, не оборачиваясь, — ты отправляешься ночью.

— Так, — произнёс Унэн и весь зал притих. Собственно, он и так молчал. Все его сородичи, что вместе с ним пришли на Ралион, ради распространения Учения… три Особых отряда, в полной боевой готовности, Айзала и Шассим и кое–кто ещё, кого монах даже не знал — все сидели, затаив дыхание, и ждали, что произойдёт.

Пришло время действовать, понял монах. Он ощущал себя нелепо, единственным актёром на сцене, который, к тому же, умудрился забыть всё, что надлежит делать. И от того, вспомнит или нет, зависит, расстанется ли он с головой или же сохранит её.

Слова никак не приходили на ум. А время шло.

Монах подумал и дописал несколько строк. Книга не приняла их; синие змейки соскользнули со страниц и юркнули в щели меж досками пола.

Новая мысль пришла в голову. Такая же неудачная.

От напряжения у Унэна вспотел лоб. Он вытирал его вновь и вновь, уже не очень–то церемонясь.

А фразы появлялись сами, и оставляли очень мало места для изменений. Вот Хиргол поднимается к себе. Собирает вещи. Долго смотрит на медальон… с грозной и издевательской надписью. Что–то надо предпринять. Очень быстро.

Наконец, Хирголу послышался стук в дверь.

Всё, подумал монах обречённо. Если я сейчас же не придумаю, всё пропало.

— Вот тебе лист, — Тнаммо вручил молчащему юноше вырванный из неведомой Книги лист, в водонепроницаемом конверте. — Через десять минут спустишься в обеденный зал. Альмрин проводит тебя и даст проводника.

Тнаммо долго смотрел на хмурого ученика, и его лицо неожиданно расплылось в улыбке.

— Не переживай, юноша, — хлопнул он собеседника по плечу. — Боги милостивы — глядишь, ещё увидимся. Верь в себя, это главное.

И ушёл.

Хиргол долго смотрел на лист. Очень плотный… самая обычная бумага. На вид, по крайней мере. Интересно, зачем Тнаммо держал его у себя всё это время?

И тут монаха осенило. Все увидели, как его лицо озарилось внутренним светом; морщины разошлись и вместо них появилась уверенность и ехидная улыбка.