Джуд Деверо - Рыцарь

– О Николас, – шептала она, и впервые с момента его исчезновения по щекам ее полились слезы – горячие, крупные слезы, застилавшие глаза. – Мне опять лук в глаза попал! – почти с улыбкой произнесла она. – Я так виновата, Николас, мой дорогой, что подвела тебя! Похоже, мне решительно ничего не удается! Но только до этого случая никто еще не погибал из-за моих оплошностей! Боже ты мой! – прошептала она и, повернувшись, присела на краешек надгробия. Как же ей теперь жить, когда на ее руках – его кровь?

Расстегнув молнию на сумке, болтавшейся на плече, Дуглесс принялась рыться в ней, извлекла из ее недр пакетик с мягкими салфетками. Вытащила одну и высморкавшись, вдруг увидела какой-то клочок бумаги, выпавший из сумки. Нагнувшись, она подняла его и… это была та самая записка, которую Николас когда-то написал ей и сунул под дверь!

– Ой, записка! – воскликнула она и вскочила с надгробия. Ведь послание написано собственной рукой Николаса! Оно нечто, к чему он прикасался, нечто… Да это же – свидетельство!

– О Николас! – простонала Дуглесс, и снова полились слезы, обильные слезы, вызванные истинным, глубоким горем! Ноги ее вдруг ослабели, и она тихонько опустилась на каменный пол, прижимая записку к щеке. – О, Николас, я так виновата! – рыдала она. – Я очень-очень-очень виновата в том, что не оправдала твоих надежд!

И она подалась вперед, прислонившись лбом к холодному мрамору надгробия, а потом свернулась калачиком.

– О Боже! – шепотом молила она. – Ну, помоги же мне забыть Николаса!

Дуглесс так была поглощена своим горем, что не обратила внимания на то, что сверху через витражное стекло пробился лучик солнца и коснулся ее волос. Витраж представлял собою изображение коленопреклоненного и погруженного в молитвы ангела. Луч прошел как раз через сияющее гало над головою ангела, поиграл в волосах Дуглесс, а затем, когда облачко на небе проплыло, осветил и мраморную руку Николаса.

– Ну, пожалуйста, – со слезами молила Дуглесс, – пожалуйста, сделай это!

Вдруг она услышала смех, и узнала его, это смеялся Николас!

– Это ты, Николас? – шепнула она и, подняв голову, несколько раз моргнула, чтобы стряхнуть слезы и видеть получше. Но в церкви никого не было!

Неуклюже поднявшись, она опять, несколько громче, позвала:

– Это ты, Николас? – и вновь услышала смех, на этот раз где-то за спиной. Резко повернувшись, она вытянула вперед руку – опять никого! – Да, – воскликнула она тогда, выпрямляясь, а потом еще громче крикнула:

– Да! – Подняв глаза навстречу солнечному лучу и ангелу в витражном стекле, сна зажмурилась, а затем, откинув голову назад, еще раз прошептала:

– Да!

И вдруг ее как будто кто-то сильно ударил в живот. Согнувшись пополам от острой боли, она сползла на каменный пол. А когда попыталась встать на ноги, перед глазами все закружилось и возникло чувство тошноты. Надо добежать до туалета – не могу же я позволить себе изгваздать церковь! – мелькнуло в голове.

Но когда она попробовала сдвинуться с места, у нее ничего не получилось: было такое ощущение, будто тело более не повинуется ей!

– О, Николас! – прошептала она и протянула руку к гробнице, но в следующее мгновение все вокруг почернело, она потеряла сознание и рухнула на пол.

Очнувшись, она почувствовала дурноту и слабость и не могла понять, где она. Открыла глаза и увидела голубое небо над головой, а рядом покрытое пышной листвой дерево.

– И что же теперь? – прошептала она. Неужто она как-то выбралась из церкви?

Она смежила веки, потому что чувствовала себя очень слабой, хотелось спать, а где именно она находится, она выяснит потом.

Дуглесс уже начала дремать, когда до нее откуда-то донеслось хихиканье – похоже, женщина смеялась неподалеку. Дети, наверное, – подумала Дуглесс, – это дети играют.

Но затем послышался ответный смех мужчины, и она открыла глаза. Уж не Николас ли? – взволновалась она и, резко поднявшись, села и стала озираться по сторонам. Оказалось, что она сидит на траве под деревом, а вокруг красивый, типично английский, сельский пейзаж. Она хотела повернуться и забрать свои вещи. И когда это она успела уйти из церкви?

Она так и застыла на месте, увидев мужчину, работавшего в поле. Он находился довольно далеко от нее, и его трудно было разглядеть хорошенько, но ей показалось, что одет мужчина в какое-то подобие короткого коричневого халата и что он вспахивает поле сохой, которую тянет за собой бык. Дуглесс несколько раз моргнула, но видение не исчезло. Что ж, – отметила она, – сельская Англия и впрямь остается сельской!

Где-то за спиной вновь послышалось хихиканье женщины.

– Сэр Николас! – томно произнес женский голос. Дуглесс, даже не обдумав хорошенько, что делает, мгновенно отреагировала: вскочила на ноги, кинулась к кустам, которые были за ней, и, раздвинув ветки, прошла вперед.

На траве лежал Николас. Ее Николас! Рубашка почти свалилась у него с плеч, и он, катаясь по земле, своими сильными руками тискал какую-то пухленькую девицу в весьма странного вида платье, из которого все прелести девицы чуть ли не вываливались наружу!

– Николас! – громко воскликнула Дуглесс, – да как же ты мог?! Как ты мог проделать такое со мной?! – Голос ее прерывался: ее вновь душили слезы. – Я так беспокоилась о тебе, чуть с ума не сошла, а ты, оказывается, здесь, с этой… с… О, Николас, ну, как ты мог?! – И, вытащив из кармана бумажную салфетку, Дуглесс громко высморкалась.

Николас и девица прекратили возню на траве. Девица, вроде бы в испуге, поспешно завязала тесемки на передней части платья и, выбравшись из-под Николаса, кинулась бежать прочь, перепрыгивая через изгороди меж полями.

Николас обернулся к Дуглесс, и его красивое лицо исказила сердитая гримаса. Откинувшись назад и опершись о локоть, он гневно взирал на рыжеволосую женщину.

– И что же вы всем этим хотели сказать? – требовательно выкрикнул он.

Волна негодования схлынула с Дуглесс. Некоторое время она молча стояла, как бы застыв и уставясь на него: Николас здесь, с ней! Он здесь!

Затем она кинулась к нему и, обвив его шею руками, принялась целовать. Он тоже заключил ее в объятия, и они оба упали на траву.

– Ведь это же – ты, да, Николас?! Ну конечно же ты! Любимый мой! – говорила Дуглесс. – После того, как ты ушел, все было так ужасно! Ни одна живая душа не помнила тебя! И никто не мог вспомнить нас с тобою вместе! – И, целуя его в шею, она добавила:

– Ты вновь отрастил бороду, но это совсем неплохо, мне даже нравится!

Он целовал ее в шею, а рука его потянула за переднюю часть ее юбки, так что блузка тотчас расстегнулась, и губы его заскользили от ее шеи вниз.

– О, Николас, мне так много нужно тебе рассказать! – воскликнула Дуглесс. – После твоего ухода я виделась с Ли, и он сообщил мне все о Летиции и о Роберте Сидни, и еще… еще о… О да, вот так! Как же хорошо, ой, как приятно! Нет-нет! – вскричала вдруг она и оттолкнула его подальше. – Нет, этого мы делать не должны! Ты же, наверное, помнишь, что случилось в тот последний раз, да?! Нам следует поговорить: я должна тебе сообщить об очень многом! Ты уже знаешь, что тебя все-таки казнили?