Джуд Деверо - Рыцарь

– Что это? – спросила она у Гонории.

– Это – курган, – ответила та и поторопила ее:

– Ну, давайте же пройдем в сад!

Они сошли по кирпичным ступенькам вниз, пересекли приподнятую над уровнем земли дорожку для прогулок, протянувшуюся вдоль увитой розами стены. Гонория распахнула дубовую калитку, и они оказались в саду. Попутно Дуглесс обнаружила, что ее наряд сковывал движения лишь в верхней части, а начиная с талии и ниже он никак не мешал ей: вся тяжесть от нижних юбок ложилась не на ноги, а на фижмы, а отсутствие трусов порождало в Дуглесс весьма странное ощущение, будто она разгуливает совершенно голой.

Сад был очень милым, и ей особенно понравился идеальный порядок, в каком он содержался: растения здесь росли в соответствии с законами симметрии, и кругом царила абсолютная чистота. На глаза ей попались несколько работников – не менее четырех взрослых мужчин и пара подростков, – которые с помощью граблей и метел, а также, видимо, за счет собственного старания и делали садик столь привлекательным. Теперь она вполне понимала, почему Николас был удручен видом беллвудского парка. Но, разумеется, чтобы должным образом ухаживать за садом, требуется постоянный труд многих и многих людей!

По посыпанной гравием дорожке, что тянулась вдоль сада, Гонория привела ее к увитой виноградом беседке. Насколько могла заметить Дуглесс, на виноградных плетях не было ни одного увядшего листочка или пожелтевшего побега, повсюду свисали в изобилии еще незрелые гроздья винограда.

– Ой, как тут чудесно! – прошептала Дуглесс. – Я никогда не видела такого чудного сада!

Гонория на это лишь улыбнулась, а затем села на скамью под грушевым деревом, ветви которого красиво распластались по стене, взяла лютню с колен и спросила:

– Так вы сейчас станете меня учить?

Дуглесс села с нею рядом и развернула матерчатый сверток, принесенный для нее слугой. В нем был большой ломоть белого хлеба, не похожего на белый хлеб двадцатого века: он был более плотным и очень-очень свежим, а в корочке виднелись странной формы дырочки. Вкус его был божественным! Сыр же оказался острым и тоже совсем свежим. В бутылке из жесткой кожи оказалось кисловатое на вкус вино. Был в свертке и небольшой серебряный кубок.

– А что, воду тут не пьют? – спросила Дуглесс.

– Нет, вода плохая, – ответила Гонория, настраивая свою пузатенькую лютню.

– Плохая? То есть – непригодная для питья? – спросила Дуглесс, вспомнив виденные ею накануне хижины. Конечно, если обитатели этих хижин имеют доступ к источникам воды, то она и должна быть грязной! Вот странно, – подумала Дуглесс, – а я полагала, что загрязнение питьевых источников – проблема только для двадцатого столетия.

Она провела пару восхитительных часов в этом саду, сидя рядом с Гонорией, закусывая хлебом с сыром, потягивая из серебряного кубка прохладное вино, разглядывая, как переливаются в лучах солнца драгоценные камни, украшающие их платья, и наблюдая, как садовники работают в саду. Она знала не слишком много песен, но бродвейские мюзиклы ей всегда нравились, и большую их часть она видела на видео, так что когда Дуглесс всерьез сосредоточилась на этом, то быстро пришла к заключению, что в действительности знает их даже больше, чем казалось. Ей были известны песенки «Я мог бы танцевать всю ночь» и «Доставьте меня вовремя в церковь» из фильма «Моя прекрасная леди». Она рассмешила Гонорию, напев ей хит из фильма «Волосы». А еще она знала «Назови ветер Марией» из мюзикла «Раскрась свою повозку». Знала она и шлягер из фильма «Остров Джиллигана», но его петь не стала.

Гонория жестом остановила ее и, сказав, что ей надо это записать, пошла в дом за пером и бумагой.

Дуглесс, очень довольная, осталась сидеть, нежась, будто ленивая кошка на солнышке: в отличие от обычного настроения в ее повседневной жизни, сейчас она испытывала стремление нестись куда-то или делать что-то еще.

В дальней части сада приоткрылась небольшая калитка, и она увидела входящего Николаса. Дуглесс тотчас насторожилась, и сердце ее забилось. Понравится ли ему ее платье? Вообще, понравится ли она ему больше теперь, когда выглядит, как и другие женщины его времени?

Она уже привстала было, но тут заметила, что следом за Николасом идет кто-то еще – некая хорошенькая молодая женщина, которую Дуглесс еще не видела. Николас держал ее за руку, и они побежали к беседке в противоположном углу сада, также увитой виноградом. Нетрудно было понять, что это – пара любовников, торопливо пробирающихся к какому-нибудь укромному местечку.

Дуглесс вскочила, сжав кулаки. Да чтоб его черти взяли! – подумала она. Недаром он приобрел скандальную репутацию в двадцатом столетии. Ничего удивительного, что в исторических сочинениях о нем доброго слова не сказано!

Первым желанием Дуглесс было – помчаться за ними и выдрать все волосы у этой бабенки! Николас сам-то, может, и не помнит, но это все равно не отменяет объективного факта, что именно она, Дуглесс, – женщина, которую он любит! Впрочем, – стала втолковывать себе Дуглесс, – его любовь ко мне не принадлежит ни этой эпохе, ни той, так надо мне будет с учетом того, что станут вспоминать о Николасе потомки, положить решительный конец этому кобелированию.

И с ощущением собственной правоты, постоянно твердя себе, что проделывает это исключительно ради блага самого же Николаса, она незамедлительно направилась к беседке. При этом она отчетливо видела, что все садовники прекратили работы по саду и внимательно наблюдают за ней.

И, как обнаружилось, в мистическом полумраке беседки Николас уже успел задрать женщине юбку, оголив ее бедро, и рука его проникла куда-то дальше. Куртка и рубашка у него были расстегнуты, и женщина в свою очередь сунула руку ему за пазуху, и при этом они целовались с необыкновенным энтузиазмом!

– Так-так! – громко проговорила Дуглесс, умудряясь как-то удержаться от того, чтобы не наброситься на них тут же, – Мне, Николас, не кажется, что подобное поведение подобает джентльмену!

Женщина пришла в себя первой и удивленно воззрилась на Дуглесс. Потом она принялась отталкивать от себя Николаса, но тот, похоже, не имел уже сил остановиться. – Николас! – резко прикрикнула на него Дуглесс, таким тоном, каким она обычно делала замечания школьникам.

Николас обернулся и посмотрел на нее из-под опущенных век. Вид у него при этом был как бы несколько сонный – она и раньше видела его таким в те минуты, когда он занимался с нею любовью!

У Дуглесс даже дыхание перехватило!

Но выражение ярости вскоре вытеснило все остальные на лице Николаса, и он отпустил юбку женщины.

– Я полагаю, что вам лучше уйти! – сказала женщине Дуглесс, вся дрожа от гнева.