Константин Бояндин - Осень прежнего мира

— Например, отсюда, — Ользан достал из «кошелька» видавший виды том, полистал его некоторое время и прочёл вслух:

— «Они зовут себя мирацу, что означает „жители двух миров“ и обитают среди нас, незаметные, как тень ночью. Они не знают ни законов, ни обычаев, почитают единственного бога, двуликого и смертоносного, и горе тем, кто попадётся на их пути. Подобно тварям неразумным, они движутся по жизни, не оставляя по себе памяти. Иногда проникают к людям, в обличье, сладостном тем, и крадут их любовь. Так восполняют они род свой, поскольку, к счастью для людей, эти существа также смертны.» — юноша захлопнул книгу. — Здесь, конечно, много вымысла, но правда, как видите, тоже есть.

— Эй, не убирай! — потребовал шантирец. Его сестра присоединилась к нему. — Оставь нам почитать. Книга, должно быть, очень интересная!

— Да пожалуйста, — Ользан положил книгу на соседний стул. — Только аккуратнее, ради всех богов. Книга очень редкая — видите, ещё рукописная.

— Огромное спасибо хозяйке, — Унэн поднялся со стула и поклонился улыбнувшейся девушке. Остальные мужчины поддержали его. — Кстати, там сегодня карнавал — годовщина обороны города. Кто-нибудь хочет ко мне присоединиться?

— О небеса! — Коллаис подняла руки на головой, изображая ужас. — Опять есть?! Куда в тебя помещается?

Монах сосредоточенно осмотрел свой живот (тот, действительно, нисколько не изменился в размерах после целого дня чревоугодия) и сокрушённо покачал головой.

— Сам не знаю. Но — развлекаться так развлекаться! Ну что, есть желающие?

В карнавальную ночь им всем не спалось. Возможно, от выпитого и съеденного; возможно потому, что в Паэроне полагалось гулять целую ночь. Как бы то ни было, все трое (монах-таки присоединился к пиршеству под открытым небом) вышли развеяться и сидели на обрыве, глядя на стремительно несущуюся к невидимому отсюда океану речку, Зилону («могучую»).

— Если бы каждый день был таким праздником, — вздохнула Коллаис. Со стороны города доносились звуки музыки и людские голоса.

— Нам скоро бы всё это наскучило, — отозвался её брат. — Я чувствуя себя странно. В воздухе пахнет войной. Каким-то сумасшедшим вновь захотелось править всем миром. А мы сидим тут, беззаботно, словно ничего этого нет.

— Как сказал бы Унэн, если чему-то суждено случиться, стоит ли каждую минуту думать об этом?

— Я вижу, он неплохой учитель, — заметил шантирец, хитро улыбаясь.

— А как же. Всё-таки настоятель монастыря. Не за способность же к выпивке он им стал.

— Настоятель? — поразилась Коллаис, тряхнув головой. Каштановая волна пробежала по её плечам. — Ни за что бы не поверила… А почему ты уверен, что он не… ввёл тебя в заблуждение?

— Не знаю, — пожал плечами художник. — Мне так кажется. И потом — по-моему уже все умеют определять, когда он намерен приврать.

— Может быть, может быть, — отозвался Бревин — чёрный силуэт на фоне багрового, быстро остывающего неба. — В таком случае это для нас большая честь. Интересно, почему же он ходит по всему свету, вместо того, чтобы управлять монастырём?

— Не спрашивал, — признался Ользан. — Надо будет узнать. Действительно, интересно.

В полночь троекратный фейерверк озарил небо над городом. Шантирцы следили за этим, раскрыв рты. У них дома подобное было строжайше запрещено — как и почти вся мало-мальски сильная магия и алхимия. В небе загорались и гасли огромные шары, состоявшие из разноцветных звёзд; проносились целые полотна пламени. Ользан заметил, что салют производился со стен старой крепости, которая, собственно, и выдержала все до одной осады. Несколько минут длилось огненное представление, и вновь музыка и веселье воцарились в городе.

— Все веселятся, — заметил Бревин после долгой паузы. — А мне что-то не по себе. Как-то… холодно. Идёмте-ка домой.

На обратном пути Коллаис взяла Ользана за руку и шла молча до самого дома.

— Так-так, — задумчиво протянул Сунь Унэн, выслушав в очередной раз рассказ Ользана. — Очень интересно. Что, говоришь, ты при этом чувствовал?

Юноша беспомощно пожал плечами.

— Как я это опишу! Словно… что-то опускается сверху и всё становится понятным. Все языки. Все символы. Всё, что вижу. Потом так же неожиданно проходит.

Монах ожесточённо листал свою тетрадь.

— Не бывает такого, — заявил он решительно несколько минут спустя. — Неожиданно это не возникает. Проходит — возможно, но исключительно потому, что ты теряешь сосредоточение.

Шантирцы слушали этот диалог с большим вниманием. Как обычно, все тренировки они проводили за городом, среди деревьев. Среди людей, пояснил Сунь Унэн, обучаться очень неудобно и чрезвычайно неэффективно. Примером тому, естественно, служил он сам.

— Вот, смотри, — Унэн сложил пальцы рук замысловатой фигурой и, обернувшись к Бревину, неожиданно произнёс что-то на незнакомом языке. Тот вздрогнул, но ответил. Обменявшись с ним ещё парой фраз, Унэн расцепил пальцы и вытер лоб.

— Устал уже, — сообщил он. — Риви, на каком языке я говорил?

— На шантирском, естественно.

— Лаис, правильно?

Девушка недоумённо кивнула.

— Ты что-нибудь понял?

Ользан почувствовал лёгкое раздражение.

— Нет, конечно. Я не знаю этого языка.

— Как трудно этим заниматься… — монах несколько минут сосредоточенно дышал, затем уставился на Ользана и произнёс несколько фраз на незнакомом никому из присутствующих гортанно звучащем языке.

— Понял?

— Ни слова. — Ользан начинал уже сердиться.

— Сиди, — монах поймал его за руку. — Я тут с тобой не в игры играю. Сиди и старайся понять.

После третьего раза Ользан сдерживал себя только невероятным усилием воли. И тут на него нашло то самое состояние.

Сквозь лёгкую дымку проплыли непонятные звуки, издаваемые человечком, а наружу просочилась осмысленная фраза.

— Я хочу… чтобы ты обучился вниманию… — запинаясь, произнёс художник и его отпустило.

Монах сидел с довольным видом, а шантирцы поднялись с земли, словно увидели невесть что.

— Вы видели? — повернулся Унэн к брату с сестрой.

— Ещё как, — произнёс Бревин ошарашенно. — Такой ореол.

— Скорее облачко, — поправила сестра. — Розоватое облачко, которое сгустилось у него над головой.

— На, выпей, — монах протянул ничего не понимающему юноше фляжку и тот послушно глотнул густого вина. — Отдышись.

Спустя минуту всеобщего молчания Ользан заговорил.

— Что это был за язык?

— Ты уже успокоился? — монах с опаской поглядел на юношу и тот подумал, что Унэну вновь захотелось, так скажем, пошутить.

— Слушай, кончай издеваться! — проговорил Ользан возбуждённо, но без злости. — Что это был за язык?

Унэн хихикнул.