Андрей Посняков - Шпион Темучина

Постойте-ка! Ведь шаман с вождем, кажется, договорились о том, что концерт состоится при любом раскладе. Правда, можно не сомневаться – охранять заезжих артистов будут качественно, не сбежишь. Значит, во время концерта нужно что-то придумать, как-то выкрутиться, иначе потом времени может просто не быть. Потом вообще ничего может не быть – как говорится, нет человека – нет и проблемы.

Снаружи послышались шаги, и в гэр ввели Гамильдэ-Ичена. Юноша был не очень изнурен допросом и выглядел вполне довольным, даже можно сказать, веселым.

– Ох, поедим! – усевшись на кошму, он потер руки. – Что тут у них – борц? А вареной баранины нету?

– Не разговаривать! – грозно предупредил один из воинов.

Охранники Гамильэ тоже остались в гэре. Шаман, похоже, не любил неожиданностей и предпочитал хорошенько перестраховаться. Итак, двое на четверых – если рассуждать в таком плане. Вооружение: у воинов – сабли, ножи. У помощников шамана – длинные кинжалы. Эх, не развернуться в гэре… Да и надобно дождаться Сухэ, не бросать же.

Сухэ не пришел. Заглянувший в юрту воин просто жестом позвал всех наружу. Выйдя из гэра, вся процессия в лице невольных гостей и их стражей направилась к центральной площади кочевья, где, с милостивого разрешения старейшины и шамана, был продолжен столь удачно начатый концерт. Правда, на этот раз больше всех выступал Гамильдэ-Ичен: читал с выражением свою любовную поэму, играл на хуре, пел…

– Про что спрашивали? – улучив момент, шепотом поинтересовался Баурджин у Сухэ. – Что ты им рассказал?

– Про все кочевья, – юноша улыбнулся, – Гамильдэ-Ичен сказал – можно.

– И про нашу торговлишку рассказал?

– Нет. Про торговлю они не спрашивали. Спрашивали про какие-то красные повязки.

Перехватив подозрительный взгляд шамана, нойон громко забил в бубен.

– покончив с любовной лирикой, Гамильдэ-Ичен перешел на более героический репертуар. Героический, но в данной ситуации не совсем верный в политическом плане – в песне повествовалось о приключениях Темучина в компании Джамухи – тогда еще лучших друзей. Впрочем, народец в кочевье собрался насквозь аполитичный, так что и эта сомнительная песнь ничего, прокатывала.

Баурджин пристально поглядывал вокруг, отмечая и надменный взгляд шамана, и вооруженных воинов, маячивших шагах в пяти от «артистов». Вот ухмыльнулся. Вот обернулся. Вот шепнул что-то старейшине. Тот махнул рукой – и несколько воинов побежали к лошадям, а стражи придвинулись вплотную к импровизированной сцене.

Ой, не нравилась нойону вся эта суета! Не решил ли шаман избавиться от всех возможных проблем по старому доброму принципу – нет человека, нет и проблемы? Грубо говоря – расстреляют подозрительных артистов сразу после концерта… вернее, умертвят каким-нибудь дешевым и быстрым способом типа переломления спинного хребта – как тут было принято. Значит, нужно попытаться бежать. То есть нет, не нужно пытаться. Просто – бежать, а там уж как Бог даст. Предупредить своих…

Передав бубен Сухэ, Баурджин, дождавшись паузы, подошел к Гамильдэ-Ичену:

– Теперь позволь мне…

– Это – последняя песнь! – взяв нойона под локоть, негромко произнес один из стражей. – Старейшина сказал – заканчивать, уже поздно.

Баурджин кивнул – уж, конечно, поздно. Вождь – а вернее, шаман – торопится сделать дела до наступления темноты. Что за дела? Если б что хорошее – например, пир горой – так никакая бы темнота не помешала. Значит… Ладно, хорошо…

Нойон посмотрел в небо – золотое солнце клонилось за сопки, до его захода, по всем прикидкам, оставалось часа полтора-два. Много! Слишком много. Столько выступать не дадут.

Ладно…

Пожав плечами, Баурджин выставил ногу вперед и, важно заложив руки за спину, произнес с неким даже пафосом, с коим конферансье с летних провинциальных сцен любили объявлять куплетистов или женщин-змей.

– Товарищи! А сейчас – последний номер нашего шефского концерта. Короткая песнь – уртын дуу – о страшных разбойниках.

Услыхав про разбойников, народ оживился.

– Автор музыки, слов и исполнитель – ваш покорный слуга! – Баурджин поклонился все с тем же дешевым провинциальным шиком. – Аккомпаниаторы – благороднейшие музыканты, – поворачиваясь, нойон обвел рукою ребят и жестом показал пальцем на свое ухо – мол, слушайте.

– Песня называется просто – «Что было, то и было». Пожалуйста, господа…

Баурджин откашлялся и приступил к… Гм-гм… собственно, пением это вряд ли можно было бы назвать, скорее – просто речитатив под звяканье хура и глухие удары бубна.

Так сказать, вступительную часть предложенного почтеннейшей публике произведения нойон изложил очень кратко – буквально в двух словах, быстро перейдя к развязке:

В этом месте Баурджин повысил голос:

Закончив песнь, Баурджин поклонился.

Сзади подошли воины:

– Идите за нами!

– Да-да…

Их привели на сопку, к старому, росшему над обрывом кедру. Безлюдное оказалось местечко и какое-то на редкость угрюмое. Внизу шумела река, слева и справа высились сопки, покрытые густым смешанным лесом. Впереди, на белом коне, в зубастом шлеме, ехал шаман. За ним двигались пленники со связанными за спиной руками, а уж затем – вооруженные саблями и луками воины.

Баурджин глянул на реку. А ведь, пожалуй, можно было уйти! Нырнуть, выплыть на той стороне. Эх, жаль напарники плавать не умеют. Да и руки связаны – плохо.

– Гырынчак-гуай, – почтительно обратился нойон. – Нельзя ли развязать руки? Хочу вам нарисовать кое-что. Вот здесь, на земле, веткой.

– Нарисовать? – тут же обернулся шаман. – И что же?

– Путь к логову разбойничьей шайки!

Гырынчак презрительно прищурился:

– А, я так и знал! Развяжите ему руки.

– И моим спутникам. Будут помогать, а как же!

Шаман кивнул:

– Развяжите. Раньше не могли признаться? Ну, уж теперь все от вас зависит – что вы там нарисуете-расскажете.

– А то…

Баурджин нагнулся за веткой. Вот сейчас… Выпрямиться, оттолкнув в сторону воина… Побежать, броситься в реку… И-и-и…