Александр Прозоров - Война магов

— Отдыхай, — потрепал Зверев парня по голове и направился к ставке.

Навстречу поднялись Иоанн и князь Вяземский, переглянулись.

— Андрей Васильевич? — перекрестился государь.

— Верно поняли, — кивнул Андрей. — Османы у Тулы. Поднимайте людей, воеводы. Пора.

— Андрей Васильевич, княже! Остановись! — окликнул его, уже развернувшегося, Афанасий Вяземский. — Ты это… Обиды не держи… Сгоряча вырвалось.

— Какие обиды, князь? — покачал головой Зверев. — Умирать идем. В одну землю скоро ляжем. Царя спасай. Он Руси живой нужен.

— Нет! — вскочил и топнул ногой Иоанн. — Я никуда не поеду! Я буду биться! Как Александр Великий, с мечом супротив царей азиатских!

— Че хочешь делай, Афанасий Иванович, — без церемоний потребовал Андрей, — но полководца этого из полка нашего убери. Это нам помирать можно. А он, царь азиатский, жить должен. Ну чего молчишь? По коням! По коням, бояре, по коням!

Холопы побежали за пасущимися в полуверсте на заливном лугу лошадьми, иные начали сворачивать шкуры, ковры и потники, на которых отдыхали их хозяева, остальные просто поднялись, чтобы не мешать, и прогуливались, разминая руки и ноги. Не прошло и часа, как скакуны вновь оказались под седлами, тюки легли на спины заводных лошадей, служилые люди поставили ноги в стремя и двинулись вверх вдоль полноводной Оки. Отдохнувшие скакуны, погоняемые встревожившимися ратниками, шли ходко и еще дотемна вывезли первых бояр к Кашире. Тут же, невзирая на позднее время, передовые сотни начали переправу. Люди — на лодках, лошади — следом в поводу. Лодок не хватало, и несмотря на спешку, управиться удалось только к следующему полудню. Избранная тысяча двинулась дальше и долгим единым переходом добралась до излучины речушки с хвастливым названием Осетр. Здесь Зверев, пользуясь званием царского советника, объявил привал.

До Тулы оставалось всего с час хода, от крепости уже доносился грохот турецких пушек — но атаковать сейчас было нельзя. Лошади, что под седлом, были вымотаны до упора, люди тоже изрядно устали и проголодались. Всем требовался отдых — даже заводным скакунам. Кидать конницу в бой сейчас означало отправлять ее на гибель.

Совсем уже в сумерках, когда к лагерю подтягивались последние отставшие ратники, по дороге неожиданно проскакала слитная полусотня под сине-золотым знаменем. Бояре спешились, начали расседлывать коней, Иоанн Васильевич и князь Вяземский отошли в сторону, ожидая, пока холопы расстелют ковры и натянут палатку.

— Ты чего, Афанасий Иванович?! — кинулся к ним Зверев. — Решил государя без головы оставить?

— А что я могу, княже? — развел руками воевода. — Супротив воли государевой не пойдешь.

— Я царь русский, — твердо добавил Иоанн. — И я лично рать русскую на басурман поганых поведу. А тебя, Андрей Васильевич, в раздумьях своих я за дерзость решил простить. Хоть и лжив ты, и на язык невоздержан, ан пользы трону моему от тебя более, чем вреда.

— И большая будет польза, государь, коли тебя завтра на пику взденут, а из черепа чашу винную вырежут?

— Я стану сражаться, князь, — вскинул подбородок правитель, — и пусть Господь решит, какой судьбы достойна моя голова.

— А-а, — отмахнулся Зверев, — чего теперь? Спать ложитесь. Завтра трудный день будет.

Туманным рассветом двадцать третьего июня тысяча пятьсот пятьдесят второго года от Рождества Христова русская избранная тысяча, бросив на месте лагеря заводных скакунов и ненужную для битвы рухлядь, прямо на излучине перешла вброд узкий мелководный Осетр и широким походным шагом двинулась к Туле. Такая скорость увеличивала время пути почти вдвое, но зато почти не утомляла ни всадников, ни лошадей. Словно желая лучше видеть события, ветер разогнал облака, солнце быстро высушило туман в низинах между липовыми и тополиными рощами, и вскоре от травы и земли дохнуло влажным тягучим жаром.

Впереди грохнули пушки, спустя некоторое время ударили снова — оглушительно, словно над самым ухом.

— Часто бьют, сволочи, — вслух прикинул Зверев. — Каждые полчаса. Будем надеяться, перезарядить не успеют. Уже пришли.

Дорога обогнула небольшую, но плотную дубраву, и впереди открылся город. К изумлению Зверева, это был утопленный в болоте, идеальный кирпичный прямоугольник с выпирающими по углам круглыми башнями. Во всяком случае, с северной и западной сторон до самых стен колыхались сочные зеленые камыши. Мало того что крепость стояла в низине, а не на холме, как у приличных людей, так она еще отгораживалась от поспевающей подмоги не очень широкой, сажен двадцать, но все же вполне реальной рекой. К счастью, дорога сама подсказала выход, устремившись к броду — широкий, затоптанный скотиной спуск к воде с этой стороны и такой же подъем на южном берегу Упы.

В османском лагере на том берегу войско заметили. Забегали татары, расхватывая оружие и устремляясь к стреноженным вдалеке лошадям, сбились в плотную шеренгу янычары, перегораживая подходы к пушечной батарее.

— Скорее, скорее, скорее! — Андрей перешел на галоп. — Лучники, ко мне!!! Лучники!

Это была не просто удача — удача невероятная. Османские копейщики на некоторое время остались без прикрытия. Бежать им было некуда — от конного не убежишь, а любовью к доспехам они тоже не отличались.

Князь Сакульский вылетел на самый берег реки напротив угловой башни Тульского кремля, воткнул в землю рогатину, дернул из колчана лук, открыл второй, со стрелами, прикинул на глаз расстояние: полсотни метров река, еще двести — стены, плюс сотня метров до янычарского строя. Далековато для прицельной стрельбы, но по плотной массе — не промахнешься.

Кольцо — на палец, браслет — на левое запястье. Справа и слева осаживали скакунов другие бояре, доставали оружие.

— С Богом! — Зверев резко развел руки в стороны, опустил тетиву, тут же выдернул вторую стрелу. Рывок — ушла, рывок — ушла! Полминуты, и колчан опустел. Обойма кончилась.

Но рядом с князем опустошал свой колчан Пахом, чуть дальше стоял еще боярин, другой остановился сзади, и все они били врага — яростно, непрерывно, с жадностью нашедших поживу волков. Янычарский строй редел на глазах — османские пехотинцы падали один за другим, не в силах ни укрыться, ни ответить.

— Представляю, как им сейчас хочется схватить свои пушки, повернуть в нашу сторону и врезать чугунными ядрами по плотной толпе, — пробормотал Андрей. — Да фигушки, в землю стволы вкопаны, не сдвинуть. За такую отсталость вам и кирдык!

В избранной тысяче луки были, естественно, не у всех. От силы один на троих. Или меньше. Но даже пара тысяч луков в считанные минуты высыпала на вражеский строй двести тысяч стрел. Двадцать-тридцать штук на каждого пехотинца. И пехоты не стало.