Дмитрий Гаврилов - Дар Седовласа, или Темный мститель Арконы

— Не успеешь! — прошипел он, воздев посох.

Копье ринулось к Перуну с быстротой гадюки. Звякнуло! Пробив панцирь, острие глубоко вонзилось в широкую грудь могучего бога.

Страшный крик потряс мир до основания. Силач дрогнул всем телом, глаза вылезли на лоб. Бог ухватился было за дерево, но магический посох, скользнув из раны, вновь очутился в ладони смертного. Человека ли? Ключом ударила ярая кровь. Громовик мгновение непонимающе глядел на нее, еще недавно уверенный в собственной непобедимости. Потом он зашатался и рухнул на руки брата.

— О Великий Род! Навь идет! Навь уже тут! — воскликнул Радигош, с трудом удерживая гиганта.

Перун оперся на борт колесницы, охнул, оси скрипнули.

— Кажется, сквитались! — пробасил волхв, — Прочь с дороги!

— Ну, нет, чернец! Только ты, да я! Больше никого! Выходи силой меряться! — Сварожич сжимал ослепительно белый прямой клинок и наступал на дерзкого.

Гневом пылали очи Хранителя, а меч, казалось, доставал до небес.

— Нам вечно ратиться, Беляг! Это глупая затея! Но коль сердце просит — изволь! — у него был кошмарный, чужой, низкий голос, — Изволь, мы потешимся!!!

Ругивлад пытался замолчать, но губы сами бросали в воздух колдовские слова. Древо ослепительно блеснуло и погасло. Столь же непокорная ладонь сжимала рукоять длинного черного меча. С лезвий на землю стекал мерцающий зеленоватый свет.

И Навь сошлась с Явью.

Клинки скрестились, оглушительно звеня. Словен играючи отвел удар, обрушивая свой. Парировал и Хранитель. Сделав обманный выпад, бог круто развернулся, но еле успел отскочить от сверкнувшего, как змеиная чешуя, черного оружия. Меч Сварожича пламенел, рассекая сгустившуюся мглу.

Ругивладу стало нестерпимо жарко. Да ему ли?

— Воды! Воды, будь он неладен, Радигош!

Взметнулись росы. Зашипели. От могучих тел повалил пар. Сварожич снова полыхнул огнем, волхв поднял темную волну студеной влаги. Нимб бога померк. Колдовской клинок ринулся в брешь хитрой защиты, но его белый собрат, кованный самим Сварогом, предупредил выпад.

Радигош отскочил, тяжело дыша:

— Это Он сам! Никакой смертный не выстоит супротив моей стали! Да, сделай же что-нибудь, рыжий увалень! Разгони своих коров!

Перун еле-еле вскарабкался на скамью:

— Держись! Поутру навья мощь убывает!

— Вспомнил наконец-то!

Дар Седовласа вновь обрушился на белого бога. Тот взревел, грянулся наземь. В сей же миг там стоял чудовищный вепрь! Златая щетина на загривке цепляла свинцовые облака, страшные клыки белели острыми утесами. Колдовской клинок словно рогатина скользнул по червонной бронированной шкуре, не оставив и отметины.

Громовик огрел скакунов огненным кнутом, и те взмыли в поднебесье.

— Свинья от Дуба ни на шаг! — вырвалось у волхва.

Секач бросился на человека, выдыхая воздух, точно кузнечные меха, но очутился пред громадным мохнатым Зверем. Одним ударом лапы Бер-Ругивлад раскровил свинное рыло белого бога, вепрь взвизгнул, повалился, но тут же вскочил, и вновь ринулся в атаку. Он бы распорол медведю брюхо, но Бер ухватил-таки кабана за клык, второй лапой вздевая врага над полями и лесами. Радигош захрипел, вырываясь из смертельных объятий. Хрип сменился громким петушиным криком.

Гигантский петух взлетел на медвежью голову и принялся клевать супостата. Как ни старался бер стряхнуть солнечную птицу — тщетно. С каждым ударом Зверь становился все меньше и меньше. Настал и его черед оборачиваться. Ударился Бер оземь и взмыл к облакам навьим посланцем. Иссиня черный ворон разверз над лугами мощные крыла. Петух прыг да прыг! А вверх ни на сажень. Ворон на него налетает, железным клювом бьет — глядишь, совсем изничтожит.

— О, брат мой, Светлый Хорс! Уйми злодея! — взмолился истерзанный Радигош.

И точно. Ветра, не ослушавшись небесного воеводы, погнали черные стада на запад. Ярое око бросило взор на земные владения. Понеслись стрелы-лучи, опрокинули ворона, бросили вниз. Словен рухнул в мягкие припорошенные травы.

Перекатился, восстал, изготавливая клинок. Да противника и след простыл. По полю, усыпанному белым пухом, мчались лошади.

— Выпутались, негодницы? — изумился он.

Но было что-то более удивительное, колдовской металл искажал мир, и оттуда, из запредельного, на волхва глянуло незнакомое лицо молодого старика, седого, как лунь.

— Толи видится мне, толи чудится? Может в жилах навь беснуется? И проспал-то одну ночь, а получается, целую жизнь?

Он хотел стряхнуть предательский снег, не тут-то было.

— Торропись, РрРугивлад! Тетеррря! Судьбу прроворрронишь! — на покляпой совсем уже голой березе, что стояла недалече, сидел неизменный вестник Седовласа, — Делай, что должен!

Едва прокаркал чернец — вновь тучи по небу телушками. И не видать за ними светила, и снова ни лучика.

— Легко сказать — поспешай! Смотри, лес какой!? А что за ним — неведомо…

— Так спрашивай, дурррень! И ответ сыщется… Каррр! — махнул крылами, снялся — и поминай, как звали.

— Спросим! За все спросим! — прошептал человек.

Наломав сучьев, он приласкал огонь. Затрепетало, заалело пламя игривыми языками. Огонь, который земной, милее сердцу, чем поднебесный.

Ругивлад расстелил плащ и, разоблачившись по пояс, подсел к костру. Руны привычно шершавили кожу. Он скрестил ноги, крепко выпрямил спину, слегка прикрыл веки и высыпал стафры разом пред собой. Одни знаки тускнели, другие вообще не проступили, но были и такие, что сразу бросились в глаза, багровея кровью.

Тогда волхв положил ладони на колени. Сжав губы, он начал сильно, с совершенно невозможной, для простого человека, быстротой прогонять сквозь обленившиеся легкие еще морозный воздух. Вскоре по телу разлилась истома, граничащая с дурнотой, но волхв продолжал действо, впуская эфир через одну ноздрю — выдыхая через другую. Наконец, появилось ощущение, что воздух нагрет, и даже раскален, словно на дворе не осень, а разгар летнего дня. Пред глазами замельтешили ярко голубые точки и пятнышки. Зашумело, тело покрылось испариной, точно в каждую пору вонзили по игле. Внутрь вливалось что-то жгучее, дрожащее, липкое. Мелькание усилилось, а в ушах уж звенели колокола.

Теперь воздух более походил на плотный, клубящийся, точно в бане, пар. Ругивлад достиг апогея. Последний вдох! Задержка! И мертв! А за этим следовало прозрение — знаки складывались в слова, события — в историю…

Ругивлад жадно хватал морозный воздух, он задыхался. Клубы дыма окутывали родной дом… но то было в иной, нездешней яви, то осталось в прошлом. Закашлялся. Сознание судорожно цеплялось за приметы, не пуская назад. Волхв глотнул, набрав полную грудь, он старался еще, хоть на мгновение, удержаться там, в Сбывшемся…