Вадим Кондратьев - Извек

— Наймиты-то? — нахмурился Мизгирь. — Этих, ещё третьего дня, послали волхвов отловить, чтобы помех новому богу не чинили. Князь не глуп, знает, что наши в таком деле без пользы, вот и направил басурман. Да только не сдюжили они. Эрзя правильно смеялся: куда им до огурцов, когда они с рассолу дрищут.

— Что так? — настороженно поинтересовался Извек.

— А то, что объехали все ближние капища и почти никого не нашли. Потом один мил человек посоветовал на лесном погосте поискать, у Селидора. Ну те, с дуру и поискали. Ни один не вернулся, все три сотни окрест погоста и полегли. Видать от волхвов Перуну хорошая жертва досталась.

Сотник приложился к крынке, помолчал, шутливо вздохнул.

— Зря они туда поехали. Волка Селидора в лесу и с полтыщей не словишь, а ежели он ещё с волхвами… — Извек покачал головой. — Тут уж лучше самим себя зарезать, хоть мороки меньше.

С улицы донеслась перекличка третьих петухов. За соседними столами зашевелились ещё двое похмельных. По привычке, сперва лапнули ножны, потом открыли глаза. Сотник поднялся и, поймав взгляд корчмаря, опустил на угол стола монетку.

— Промочи ребятам горло, а мне пора.

Мизгирь протянул волосатую ручищу и, стиснув на прощанье предплечье Сотника, негромко проговорил:

— Ступай, друже. Встретишь того, кто чернеца Егория приплющил, налей ему от нашего имени.

— Налью, — честно пообещал Извек и подался к дверям.

После перегара корчмы, утренний воздух зазвенел в голове и растёкся по телу родниковой свежестью. Почувствовав хозяина в седле, дремавший Ворон зябко встряхнулся и привычно направился на двор воеводы. По дороге несколько раз обходил пятна почерневшей земли, видать и в Киеве не обошлось без резни. До дома воеводы не попалось ни одной живой души. Не обращая внимания на брешущего пса, Сотник спешился, взошёл на крыльцо и грохнул кулаком в дверь. Пождал, грохнул ещё. После третьего удара изнутри послышались шлепки босых ног. Сонный голос сварливо помянул Чернобога, чуть погодя скрипнул засов. Дверь приоткрылась, выпуская опухшую поцарапанную рожу с заплывшими глазами. Мутный взор медленно осветился пониманием, и Извека едва не свалило волной перегара.

— А, птичье вымя… Воротился значитца? Чё ж с ранья припёрся? Валяй спать. Опосля завтрего явишься, коли раньше не покличу. Валяй…

Грохнуло. Сотник в раздумьи поглядел на захлопнувшуюся перед носом дверь и, плюнув на рычащего пса, двинулся к Ворону. Внезапно почувствовал, как усталость навалилась на плечи, будто лодья гружёная камнем. В самом деле, теперь бы упасть битым лебедем, и пусть Дрёма стукнет по голове так, чтобы не просыпаться до вечера…

…Разбудил крик закатного кочета. Глаз пучило темнотой, а за окном краснел затухающий небосклон. Сотник потянулся. Понял, что проспал от рассвета до заката и, как говорил Мокша, день прожит не зря. В животе ощущалась пустота, как в дырявой суме калики. Под громкую перебранку голодных кишок, Извек умылся и отправился в харчевню: самое время ублажить тоскующее брюхо, да прислушаться к новостям. Не особо удивился малолюдным улицам. По всему, народ ещё не отошёл от давешнего крещенья. То тут, то там со дворов доносились плачи, причитания, вой собак. В конце улицы мелькнул конный разъезд, проехало четверо. Видать не шибко порадовал новый зачин, если караулы удвоены.

Корчма гудела и бубнила тише обычного. Еды почти не видно, питья же прибавилось втрое. Лица сплошь невесёлые, говоры негромкие, взгляды кислые. Баклажки опрокидывали чаще, гуляки надеялись залить горечь в душе, но, судя по ссутуленным плечам, без особого успеха.

Эрзя, подперев щёку кулаком, угрюмо глядел в кружку. Круглолицый Мокша только качнул понурой головой.

— Не стали тебя будить, и так вернулся чуть свет. Ведаешь ли что тут без тебя было?

— Ведаю, ведаю, — спешно ответил Извек, двигая к себе нетронутую миску. — Как сами-то?

— Вот пытаемся понять, — отозвался Эрзя, решившись отхлебнуть из кружки. — Сами вроде ничего, токмо на душе будто Ящер нагадил. А у Владимира на дворе пир, созывают всех, кому не лень, новый покон славить.

— Чё ж не пошли?

— Охоты нету, — буркнул Мокша. — Да и мерзких-самотных многовато набежало. Из дружин только путятинские, да и то не все. Остальные вовсе не наши. Сарветовы подстилки, черняховские прыщи, да иудеи с ромеями. Рвут глотки, кто громче Красно Солнышко восхвалит, да нового бога помянёт.

Извек жевал, изредка поглядывая на друзей. Покончив с кашей, промочил горло, прислушался к затихшему брюху и повторно потянулся за пивом.

— Слыхал я, давеча Перуна с Могурой закорчевали и в огонь, вместе с волхвами.

Мокша, не глядя на Сотника, еле заметно кивнул.

Все трое надолго замолчали. Подливали из кувшинов, поглядывали на сидящих за другими столами. Судя по выражениям лиц, те тоже кисли. Разговоры не клеились и молчание приправлялось обильным питиём. Хмель медленно но верно заползал в головы, притупляя кручину и застилая глаза вязким туманом. Наливались брагой мрачно, со злостью, почти силой вливая хмельное питьё в протестующие глотки. Потухшие глаза мутнели. В непривычной тишине то и дело слышался зубовный скрежет.

Захмелевший Мокша уже в третий раз порывался брататься со всеми, но, влекомый под руку более трезвым Эрзёй, затих и со слезами на глазах подался к выходу. Следом двинулись Ерга с Рудом. Зашевелилась и троица, сменившаяся с дальней заставы: Лют, Коростель и Мрак. Долго толклись в дверях, никак не попадая в широкий проём и цепляя плечами доски косяка. Когда же наконец миновали порог, затянули протяжную песню. Сквозь притворенную дверь донёсся злой запев трёх лужёных глоток:

Колесо вперёд, колесо назад,

знает скрип сердец правды стороны…

Уже возле дома Эрзя невесело заговорил:

— Бедулька тут одна народилась. Сарветовы псы на тебя зубы навострили. Злятся, твоему непочтению и тому, что в делах их не помогаешь. Проведали, что лучше прочих округи знаешь и желают, чтобы ты к ним на доклад ходил: рёк, как народ живёт, кто по старым поконам, а кто по новым. Ещё хотели заставить тебя проводником стать, чтобы тайные капища показал, на волхвов их выводил, укромы искал. Однако, чуяли, что не пойдёшь, ломали головы как тебя на это примучить. Нынче, почитай, удумали.

— О как! — невесело улыбнулся Сотник. — Ну и…

— Чернях с Сарветом брякнули у князя, будто возле убитого Егория Холма Огородного твой след видели. Дескать, надо тебя прищучить, да заставить отслужить свой грех.

Извек напрягся, но глаза держал весёлыми. Спешно соображал, мог ли оставить следы на утоптанной земле. Ничего не подозревающий Эрзя, тем временем, продолжал:

— Владимир взьерепенился было, да наши вовремя обмолвились, что тебя тогда на дальнюю засеку посылали. Потом и воевода припомнил, что ты на следующий день, утром вернулся и при Егории оказаться никак не мог. Так что остались они с хреном от пожилого зайца. Но думки свои, псячьи, наверняка не оставили. Ты бы остерёгся что ли, да почаще пред княжьи очи появлялся, глядишь Красно Солнце сподобится, да чином одарит. Кое-кто из врагов хвосты бы маленько поджал, да поутих. А может и вовсе языки свои в задницы позасовывал.