Вадим Кондратьев - Извек

— Сочти ещё раз!

— А чё там считать, — вмешался конокрад. — Двапять светлогривых, полторы дюжины трёхлеток, молоди семеро, один вожак и трое, что скоро с вожаком погрызутся. Полста четыре и есть.

Мужики зашагали, сконфуженно глядя под ноги. Старшой некоторое время брёл, вздыхая и сокрушённо качая головой. Наконец глянул на ухмыляющегося чернявого и виновато развёл вёслами рук.

— Звиняй, дядько, обмишурились. Опосля вчерашнего, очи и поля не зрят, куда там табун счесть. Вот и сдурковали малость, конья грыжа.

— Ничё, бывает и хуже, — примирительно протянул чернявый. — У нас, как-то, один заезжий навечерялся так, что всех утром измучил, дознаваясь, как его зовут и откуда он прибыл. А мы разве упомним, кого и откуда принесло, чай сами с вечера не простоквашу пили. Хорошо один к обеду вспомнил, что имя какое-то деревянное было, а ехал откуда-то недалече на торг. Оказалось Дубыней кликали, рыбарь из соседней деревни, за солью ехал.

И то! Как вспомнил, так в тоску ударился: кошеля на поясе нет, а с ним и денег немало. Ну, знамо дело, с горя — опять за бражку. Опосля третьей кружки взвился, будто змеёй ужаленный, кулаком себе в лоб, да с размаху. Глаза бешенные, как у лося гонного. Думали с горя умом повредился, ан нет, припомнил куда кошель дел. Рукой за пазуху шасть, так и есть, висит под одёжкой, на шнурке, целёхонек. Токмо лоб потом с шишкой был. Зато сам счастливый.

Все захохотали весело и беззаботно, но дружный смех прервало ржание Ворона. Все опасливо отшатнулись от длинноухого пересмешника, обратили взоры на спокойного хозяина. Тот невозмутимо махнул рукой.

— Ничё, эт у него случается, любит за компанию поржать, особенно ежели громко.

Мужики оценили шутку, однако смешки на этот раз были тише. Подмигивали Извеку, мол, дело понятное, конь просто забавам обучен, по знаку хозяина голос подаёт. Лишь лохматый путник серьёзно посмотрел на Сотника, встретился взглядом с Вороном и, хмыкнув, отвёл хитрые чёрные глаза.

Миновав треть домов, зашли на широкий двор, пестреющий двумя десятками кур под началом грозного на вид кочета. За углом дома, в большой луже, островками подсыхающей грязи, подрёмывало семейство свиней. Между неподвижными тушками гордая гусиная ватага гнула толстые шеи, являя готовность защипать насмерть всё, что движется.

Заранее оголив клыки, из-под крыльца полез матёрый пёс. Старшой мужик топнул.

— Цыть, конья грыжа! Ворть на место!

Волкодав, заткнулся, подался назад под дубовые ступени, а мужик, взойдя на крыльцо, обернулся и громогласно, чтобы слышали в доме, изрёк:

— Добро пожаловать, гости дорогие! Заходите, отдохните с дороги, потрапезничайте с нами!

Из двери выскользнул шустрый малец, явно сын старшого, сходу рыпнулся к коню, едва не спотыкнулся, разглядев чудные уши Ворона, но быстро опомнился и скроил бывалое лицо. Не успел Сотник покинуть седло, пацан подхватил повод и припустил к конюшне.

— Обиходит в лучшем виде! — улыбнулся старшой, заметив внимательный взгляд дружинника.

Конюшня и впрямь выглядела справно. По всему, лошадей здесь знали, любили и лелеяли.

В дверях показались две молодухи с кувшинами и рушниками через плечо. С любопытством поглядывали на гостей, но встречаясь взглядами, кротко опускали очи долу, отгораживаясь длинными пушистыми ресницами. Пухленькие губки то и дело подрагивали в улыбке. Хозяин с гордостью и любовью покосился на красавиц дочерей, однако, напустив в голос строгости, прикрикнул:

— Ну, чё выставились! Слейте гостям! Чай с дороги умыться надо.

Девки засеменили с крыльца. Извек с лохматым переглянулись и зашагали следом. Пятеро спутников незаметно исчезли, но скоро вернулись умытые, причёсанные, переодетые в чистые рубахи и порты. Из дверей потянуло съестным. Видно издали приметили гостей и успели затеплить очаг. Повинуясь взмаху хозяина, все неторопливо прошли в просторную светлую горницу. Дочери уже суетились у застеленного льняной скатертью стола. Столешница быстро нагружалась мисками, чарками, ложками по числу едоков, запотелыми кувшинами с квасом и бражкой, горшочками с маслом, сметаной, блюдами с луком, горохом, полевым чесноком. Последним появился пышный каравай и кубышка с солью. Старшой жестом пригласил садиться, сам вышел вслед за дочерьми. Когда все расселись, в дверях показался круглобокий чугун на пожившем ухвате. Следом, удерживая тяжёлый комель ухвата, обозначился осторожно ступающий хозяин.

Проплыв через горницу, чугун медленно опустился посередь стола на круглоплетённую рогожку. У кого-то в брюхе звонко воркнуло. Хозяин отставил ухват к стене, отвалил закопчённую крышку. Плотный клуб пара вылетел вдогон, но быстро растаял, втянутый носами сидящих. Заурчало громче. В душистое варево погрузился ковш и миски одна за другой стали заполняться густыми щами. Пацан, на краю стола, терпеливо ждал своей очереди, с тоской глядя как те, кому уже налито, разбирали краюхи ноздреватого утреннего хлеба. Когда перед каждым поплыли зыбкие змейки душистого пара, хозяин взял чарку и, расправив плечи, степенно изрёк:

— Да пребудут с нами светлые боги!

— Тако было, тако есть, тако будет! — отозвались за столом, и чарки дружно расстались со своим содержимым.

Застучали ложки, захлюпало в губах сытное варево, сдобренное густой сметаной, захрумкал на зубах окунутый в соль чеснок. Ели молча. Пошкрябав по дну, высвобождали миски, сливая остатки в ложки. Забрав ухват, хозяин вышел и воротился со вторым чугуном, испускавшим могучий дух гречневой каши, распаренной на мясной подливе. Заскрипели распускаемые пояса. Каша с щедрыми кусками мяса занимала опустевшие миски, в чашках забулькала бражка. В горницу заглянула одна из дочерей, бросила взгляд на стол, скрылась и вернулась с новым караваем хлеба. Принялись за кашу. Покрякивая, к вящему удовольствию старшого, нахваливали хозяек. Один за другим начали сыто отдуваться, потягиваться. Пошли тихие разговоры. В первую голову о конях. Лохматый с интересом слушал. Выказывая немалую осведомлённость, изредка вставлял слово, на удивление точное и веское. Отодвинув миску, облокотился на стол, потянул руку к кувшину и невзначай задел пяткой дорожную суму. Под лавкой звякнуло. Хозяин двинул кувшин навстречу, кивнул на звук.

— Не коваль ли будешь?

— Был, — неохотно отозвался мужик. — Пока прадеда в ремесле не догнал.

Старшой двинул бровями, хмыкнул удивлённо.

— Почто так? Доброе дело пращуров в ремесле выпереживать?

— Выходит не всё гоже, что добро тоже. Пока подковы, косы, да топоры работал, всем благо было. Как дальше двинул, нехорош стал. Люд прознал мои успехи, да роптать начал, что добра от них не ждать. Посудили, порядили, токмо я ждать не стал, а двинул восвояси, пока все умничали. Вот и гуляю нынче.