Вадим Кондратьев - Извек

Когда, на смену обеденному раскладу, появились медовые орешки, хозяин вдруг посмурнел. Брови зажали переносье, собрав лоб в глубокие складки. Не говоря ни слова, со всего маху грянул кулаком по столу и зло закачал головой. Все замерли, едва не поперхнувшись угощением. Хозяин же на глазах светлел лицом и наконец обвёл всех победным взглядом.

— Вспомнил, конья грыжа!.. Вспомнил, откель в табуне полста четвёртый взялся! Собун, копытом его по голове, своего коняжку ещё не забрал.

Мышонком пискнул мальчишка, упрятав в кулачок смех над батькой. Сердце не успело стукнуть трёх раз, как стены дрогнули от раскатистого гогота. Дух перевели лишь когда в дверь заглянули испуганные дочки. Увидав смеющихся мужчин, охотно хихикнули и так же быстро скрылись.

— Ну, гои, — вздохнул старшой, поднимаясь из-за стола. — Спасибо этому дому, а мы пойдём в гости. Надоть вас с родственниками познакомить, посидеть, новости послушать, какое в свете чудо узнать. Хотя, одно чудо уже зрили.

Хозяин подмигнул лохматому. В горницу забежала девчушка лет восьми, поманила старшого пальчиком и, косясь на гостей, на цыпочках потянулась к отцовскому уху. Тот пригнулся, с довольной физиономией выслушал и, погладив по голове, выпрямился.

— Все уже собрались, столы под снедью! Не откажите, други, тут недалече — через пяток домов. Перекусить перекусили, а там ужо посидим по-человечески.

Извек, порадовавшийся было завершению застолья, распрощался с намерением передохнуть после обеда. Ну что ж, подумал он, на княжьих пирах бывало и похуже. Иной раз, за день, трижды харч метать приходилось. Чернобородый кузнец будто прочёл его мысли. Понимающе улыбнулся, подёргал за ремень, выпуская из под пряжки ещё одну дырочку.

— Воля ваша! Отчего ж не пойти? Рады будем добрых людей уважить.

Все подались наружу. Под крыльцом опять заурчал пёс. Извек хмыкнул.

— Ну и кобель… Того и гляди, ползадницы отъест. Не кобель — Волкодав!

— Да от этого волкодава один шум по всей округе, — откликнулся хозяин. — Вот все и думают, что страшнее не бывает, а толку чуть. Ну бегает, ну задирает всех, кого не лень, ну морда толще других, а ведь дурак дураком.

— Ну, тебе лучше знать, — вставил чернявый, пожав округлыми плечами. — А народ по шуму судит. От кого шума больше тот и знаменит.

Едва сошли с крыльца, дорогу перегородили грозно шипящие гуси. Неторопливо косолапя через двор, выгибали шеи, гоготали и бестолково щёлкали клювами.

— Ого! — хохотнул Сотник. — Друзья Волкодава подоспели.

— Да это вовсе не мои, — отмахнулся старшой, с досадой в голосе. — Семёшкины гуси, соседские. Любят в моей луже поплескаться.

Птицы плотной кучей миновали крыльцо. Люди, посмеиваясь, двинули со двора. Уже на улице догнал один из молодых парней. Раскрасневшись от пузатого бочонка на плече, поравнялся с Извеком. Понизив голос, радостно затараторил:

— Ужо сейчас попируем. Эт тебе не пиво с бражкой. Настоящее ромейское, будь они трижды не ладны. Вино добрейшее. С него от веселья ни спасу, ни удержу нет.

Сотник кивнул, на глазок прикидывая количество вина. Выходило кружек по пять на глотку. Правда, не ведомо сколько питков ждёт на месте. Ну да ладно, как говаривал Рагдай: — главное ввязаться в драку, а там само пойдёт.

Лохматый задумчиво шагал рядом с хозяином, рассеянно скользя глазами по улице. Проходя мимо кузни, с тоской поглядел на распахнутую дверь и дымок, вьющийся из трубы. Старшой заметил взгляд, что-то прикинул в уме, хмыкнул собственным мыслям, потеребил мочку уха.

— Слышь ко, кузнец… А оставайся у нас. Нам толковый коваль страсть как надобен! Мы коней по старинке куём, другие же давно по-новому. Подковки тоньше, да будто бы половчей наших. Да и от конокрадов спасу нет, конья грыжа. Может и здесь пособишь.

Лохматый быстро глянул на старшого.

— Не шутишь? А как же бивни?

— Куда уж шутить, конья грыжа, нам тут не до шуток. Да и Бивням-Саморубам работа найдётся. Степняк, либо ушкуйник забалует… Оставайся!

Кузнец куснул губу, пробежал глазами по крепким домам, недалёкой опушке леса, оглянулся назад, где виднелся край загона с табуном.

— Помыслим.

— Помысли, помысли, — спешно согласился старшой. — Мы не торопим. Кто ж с кондачка такое дело решает.

Сотник улыбнулся, встретив загоревшийся взор лохматого. Тихо, будто сам с собой проговорил.

— А что? Весь добрая, народ толковый, дело тебе найдётся. Чё сапоги по дорогам обивать?

Хозяин закивал, благодарно глянув на дружинника. Указав рукой в сторону, свернул к одному из домов.

— Вот и прибыли!

На крыльце поджидал тощий, как камыш, поживший муж. Смотрел открыто с изучающим интересом. Лохматый хоть и поглядывал цепко, но лицо, как подобает, сделал вежественное и приветливое. Извек же решил прикидываться простаком, ибо чем проще человек — тем проще вопросы, чем проще вопросы — тем меньше придётся отвечать.

Как водится, после положенных слов прошли в двери. Глазам открылась огромная, во весь дом, палата со столами вдоль стен. В серёдке, по обыкновению, проход для удобства смены блюд. Сидящие на лавках уважительно поднялись поприветствовать вошедших. Старшой поклонился всем и вышагнул вперёд. Ручища плавно пошла в сторону гостей.

— Прошу принять и уважить по обычаям нашим. Как случаю подобает, поконом заведено, да Родом завещано. Гостями у нас ныне люди достойные: дружинник киевский, имя которому Извек и коваль, каких боле на земле нет, коего звать Буланом.

Сотник с лохматым поклонились и, подгоняемые приветственными возгласами, прошли на почётные места. Уселись рядом со встречавшим на крыльце мужем, оказавшимся старейшиной. Не рассусоливая долго, старейшина встал, поднял редкостный в этих местах серебряный кубок, и могучим голосом воеводы коротко изрёк:

— Быть жёнам мудрыми, мужам честными, детям здравыми! Во славу Рода, да нам, внукам богов, на радость!

Молча выпили, закинули в рот, кто до чего дотянулся, сели… тут-то всё и началось. Извек потерял счёт наполненным чаркам, открытым бочонкам и выставляемой снеди. Голова кружилась от перекрёстных разговоров, вопросов, ответов, баек, присказок, слухов, да новостей. Кузнец, лихо успевавший отвечать сразу нескольким любопытным, явил хорошо подвешенный язык, живой ум и весёлый нрав. Однако, несмотря на то, что ни Сотник, ни кузнец за словом в карман не лазили, оба скоро притомились. Приметив это, старейшина мановением руки утихомирил любознательных и, давая гостям передохнуть, негромко проговорил:

— Ведаем, что почтенный Извек обременён службой княжей, посему слово моё к тебе, Булан, будет. Прими наше приглашение остаться. Мы же обязуемся уважить тебя, как своего, и делить с тобой хлеб, кров, радость и беду. Ты же волен будешь уйти по желанию, коль житьё наше не по душе придётся.