Вадим Кондратьев - Извек

— О! Теперь дров на всю ночь хватит!

На краю поляны Шайтан настиг Ворона, игриво боднул и тут же дал дёру. Теперь догонял чёрный потомок крылатых коней. Копыта обоих протопотали совсем рядом. Ветер колыхнул волосы, тут же что-то гупнуло и через миг звучно хрястнуло о землю. Сидящие у костра оглянулись. Древней, в две сажени, коряги как не бывало. Вернее она была, но теперь валялась на земле, бесстыдно задрав в воздух вывороченные корни.

— Ничё, ничё, — успокоил Микишка. — Это коники шуткуют. А коряжку они невзначай, разве заметишь на бегу, что на дороге деется!

Жеребцы возвращались. Топот стремительно приближался и, спустя мгновение, две туши с визгом пронеслись мимо костра.

— Не, — нахмурился Извек. — Так они и нас посшибают! Ишь разбуянились!

Он неспешно встал, поправил ремень и двинулся наперерез резвящейся парочке. Заметил, что опять догоняет рогатый. Расставив руки в стороны, Сотник по-молодецки свистнул и… едва успел отскочить в сторону.

— А ну, стоять, волчья сыть! — взревел он, осерчав. — Кому сказано!

Копыта затукали реже и скоро из темноты выступил Ворон. Глядел обиженно, подойдя вплотную, поддел мордой руку хозяина, оглянулся в темноту, где маячила белая рогатая голова приятеля. Извек погрозил пальцем, погладил мягкие ноздри, проворчал примирительно:

— Охолонитесь маленько, почивать уже пора. Завтра трудный день, и послезавтра тож.

Шумный, полный тоски вздох шевельнул волосы на голове у Резана. Все что есть сил сдерживали хохот, видя несчастное смирение хмельного Ворона. Наконец конь тихонько отошёл в сторонку и затих. Скоро к нему присоединился Шайтан и оба, кажется, задремали.

— Эх, в баньку бы. — снова вспомнил ополченец не к месту.

Извек оторопел, затем сурово нахмурился и, покосившись на Дарьку, гордо изрёк:

— Ты это брось! В баньку! Ишь чего надумал! — он воздел флягу и, с видом княжьего виночерпия, пробасил: — В баню пусть ходят те, кому чесаться лень. А нам — мужчинам лениться не к лицу!

Дарька прыснула в кулачёк, но тут же умолкла, заметив с каким достоинством распрямилась спина Резана. Правда, по мере дохождения истинного смысла, гордое выражение сползало с лица ополченца и упало бы совсем, если бы не протянутая посудина вина. Дарька тоже осторожно глотнула из чеплажки и взялась за печенье.

Микишка вдруг встрепенулся и глянул на Сотника чистыми глазами.

— Слушай, Извек, давно хочу тебя спросить, да всё забываю. Что ты всё время кричишь, когда дерёшься? О каком безруком?

— Да не О! Безруком. — поправил Сотник. — А За! Безрукого.

— Во-во, за него самого. Так чё ж за безрукий такой?

Извек задумался, отставил плошку, пожал плечами.

— История-то простая, слушайте, коли интересно.

Резан закивал и уселся поудобней. Смотрел во все глаза, даже рот открыл, боясь пропустить хоть слово. Дарька же наоборот замерла, глядя в огонь, и чутко внимала неторопливому голосу дружинника:

…Был у Святослава ратник лихой, по прозвищу Рудияр. Среди прочих удалец редкий, воин великий и неустрашимый. И удача ему была сестрой, а успех братом. Во многих славных делах князю пособлял. Но однажды, с небольшим дозором, попал в засаду и держал бой до последнего. Полегли сотоварищи, сломались мечи, кольчуга издырявилась, как старая рубаха, но он всё бился. Когда же от потери крови на ногах не устоял, сбили наземь и еле живого притащили к хану. Тот повелел растянуть Рудияра меж двух столбов, а пытать и убивать сразу не стал. Три дня думал, что сделать в отместку за убитых батыров, но видел, что тому ни смерть, ни муки не страшны. Однако придумал наконец.

На рассвете четвёртого дня приказал отрубить воину обе руки. Раны перетянули ремнями, прижгли на огне и, привязав полумёртвого к седлу, стегнули коня. Жеребец привёз в родные места. Люди нашли, отнесли к знахарке. Та с ног сбилась, но выходила. Герой, поначалу, жить не хотел, но Святослав приказал беречь дружинника и, хоть тому свет не мил, обихаживать при дворе до смерти. Да разве богатырское это дело в иждивенцах по детинцу мотаться. Вот и ходил Рудияр чернее ночи, высох как былинка. А всякий раз, когда дружина выезжала в поход, стоял у ворот и, вздымая культи, просил: — Други, мне уж не мочь… так хоть вы за меня разок ударьте… разок…

Как тут не уважить! Сколь бы туго не приходилось, помнили. В самые тяжкие мгновенья боя, сотники кричали «За безрукого!». Ну, а уж тогда, откуда только силы брались. И седые, и безбородые бросались в сечу, будто и не бились ещё. Каждый считал святым долгом вложить удар за безрукого. И копилось тех ударов столько, что хватало на победу.

Рудияр, правда, так и не смирился. Однажды приехал в поле, ночью, перед битвой. Походил между кострами, посидел с воями, а потом…

Сотник прервался, переворошил угли, бросил в огонь сучок.

…потом попросил скрутить факел поболе, уцепил зубами, да на коня по-старому, не касаясь стремян. Погнал на далёкие огни, во вражеский стан. Ворвался к степнякам как вихрь. Успел метнуть огонь в шатёр хана и умер, напоровшись на острия копий…

Вот с тех пор, в любой страшной сече, и кричат воеводы о Безруком. И от клича того, любой чует, как прибывает сила дикая, необоримая. И бежит ворог, уносит ноги, ибо за безрукого трудятся те, кто с руками.

Сотник замолчал. У Дарьки по щекам пролегли блестящие тропки. Микишка застыл, глядя в огонь. Тщетно пытался сглотнуть комок в горле, пока Извек не протянул флягу…

…Едва ярило проколол иглами света лёгкие облака, всех троих разбудил жуткий звук. Доносился из самых топей, укрытых от глаз дымкой тумана. Казалось квакала лягушка размером с быка. От этого рёва пелена тумана вздрагивала, будто по ленивым белым сполохам стегали плетью.

— Ну вот и петухи запели, — пробормотал Сотник, потягиваясь. — Пора подыматься.

— Какие петухи? — не понял Микишка, обшаривая взглядом свободный от тумана клочок поляны.

— Какие, какие! Болотные! — проворчал Извек.

Его глаза уже выхватили из дымки тёмные силуэты дремлющих коней, скользнули по дуге огня, полыхающей между двух камней, остановились на Резане. Тот закатил глаза к небу, прислушивался к странному петуху. Но болотный кочет прекратил прочищать горло так же неожиданно, как и начал. Дарька, дрожа от утренней прохлады, уже уцепилась за слегу и, поёживаясь, направилась к берегу. Издалека донёсся последний невнятный всхлип, но девчонка будто не слышала. Деловито подошла к воде и, перехватив слегу поудобней, двинулась вдоль кромки болота. Шаг за шагом тыкала жердью в воду и, не чувствуя дна, двигалась дальше.

В той стороне, где затихли крики болотников, недалеко от берега булькнул пузырь, затем второй, чуть дальше. Дарька остановилась, помнила, что там и начиналась гать, но вчера под слегой не было ничего, кроме резко уходящего дна. Ведомая каким-то необъяснимым чувством, она выволокла жердь из воды и, затаив дыхание, приблизилась к мыску, напротив которого стягивалось свободное от ряски пятно воды. Микишка проводил её недоумённым взглядом, почесал нос и потянулся к Извековой бадейке.