Дмитрий Силлов - Злой город

Сзади послышались тяжелые шаги.

Бряцая длинным мечом, подошел и стал рядом купец Семен. Надо ж, только о купцах думал – и вот свой пожаловал. Зять почти…

По сердцу скребануло. Вроде б и нормальным мужиком себя показал Семен, «языка» с Орды приволок, а все ж тот кошель с гривнами словно на шее висел, к земле пригнуть норовил.

– Чего ждем, воевода? – заправив большие пальцы рук за пояс, спросил Семен. – Пока они той невидалью в нас швыряться не начали? Нынче ночью мы им показали, что к чему, пора и в чистом поле нехристей вразумить, пока к ним подмога не подошла.

Воевода вскользь бросил на купца хмурый взгляд.

– В чистом поле… Не дело говоришь, Семен. У нас конных да доспешных насилу четыре сотни наберется, а их там чуть не впятеро больше.

Семен усмехнулся.

– Так потому они нас и не ждут! Вдарим всей силой, заодно и порок ихний срубим. Ты ж прикинь, что будет, ежели они его соберут да пару дней по городу постреляют? В него ж воз камней зараз влезет!

Воевода задумчиво теребил бороду.

– Так-то оно так…

– Эх, воевода, – досадливо крякнул Семен. – А давай, как и допрежь, народ спросим?

И, не дожидаясь ответа, повернулся к мужикам, что махали топорами, крепя изнутри многострадальную приступную стену. Да не только мужики – почитай, весь Козельск сейчас был у этой стены. Все понимали – нынче каждая пара рук на счету. И всем находилось дело. Бревна таскать, отесывать, мастерить массивные подпорки, которые были бы способны сдержать удар гигантской машины…

– Слухайте меня, люди добрые! – громогласно крикнул Семен. – Да скажите как на духу. Что лучше – как крысам в западне сидеть ожидаючи, когда нехристи нас камнями подавят, али вдарить по ним, как нынче ночью вдарили?

Мужики опустили топоры. Многие переглядывались. Ясное дело – первым голос подашь, случись чего, первым и ответ держать будешь.

– Ну, чего молчите? Али ордынскую махину завидев, языки проглотили?

Насмешливый голос Семена словно подстегнул народ. Единовременно раздалось несколько голосов.

– Мы-то проглотили? Думай, чего говоришь, Семен! Али до этого Орду не били?

Разноголосье нарастало. Все чаще из толпы раздавались:

– Ясно дело – вдарить! Дело Семен говорит – вдарить, и всего делов. Пущщай они нас боятся!

Семен повернулся к воеводе.

– Ну, что скажешь, Федор Савелич?

– Что скажу?

Воевода смотрел в небо, ища что-то глазами. Да только в том, набрякшем серыми тучами небе уже не было гордого степного орла – ордынские стрелы перебили всю птицу на много верст в округе.

– Что скажу…

Семен поднял руку. Рев толпы стал тише, а после и вовсе сошел на нет. Все ждали воеводиного слова.

– Я сам воев вперед поведу, – громко произнес Федор Савельевич. – А ты, Семен, с братом здесь в граде за старших останетесь. Постоим грудью за землю пращуров [146]наших!

Семен, вдруг став очень серьезным, поклонился.

– Воля твоя, воевода.

А Федор Савельевич уже раздавал приказы подоспевшим сотникам.

– Собирайте дружину да тех, кто лук аль самострел держать может. Конный отряд пойдет впереди, пеши стрелки сзади прикроют, ежели ордынцы обойти попытаются…

– Воевода! То, что я видел со стены, мало похоже на осадную машину.

Федор Савельевич резко обернулся.

Сзади стоял Ли.

Воеводу передернуло. И так сегодня советов наслушался – по самый воротник. Другого б послал нехорошим словом, но этот вроде уже свой, бился отменно. Потому сдержался Федор Савельевич. Лишь, поморщившись, бросил отрывисто:

– А на что б оно похоже не было – неспроста ж ордынцы ее возводят!

У городских ворот уже собирались лучники, из-за стен детинца слышалось заливистое ржание застоявшихся боевых коней. Отовсюду неслось бряцанье оружия и доспехов. Город готовился к последней битве.

К поясу последнего из чжурчженей тоже был пристегнут меч, из-под ворота цветастого халата выглядывал край русской кольчуги, дареной кузнецом Иваном. Вспомнив что-то, воевода смягчился.

– Не сумлевайся, Линя! – улыбнулся он. – Была не была! До этого побеждали, глядишь, и теперь победим!

И, повернувшись, размашистым шагом пошел к воротам детинца.

Последний из чжурчженей смотрел ему вслед. На его лице была легкая грусть.

– Что ж, это твой Путь, полководец, – тихо сказал Ли. – Непобедимость заключается в тебе самом. А возможность победить зависит от врага. Не забывай, что у твоего народа сильный и хитрый враг.

Но воевода уже был слишком далеко для того, чтобы услышать эти слова.

Лук – оружие, которое имеется почитай в каждом доме. Да и грех, живя у леса, быть обезлученным. Зайцы, тетерева, белки, да мало ли какая живность в дебрях водится, только ленивый дармового мяса на столе не имеет. А повел скотину на выпас? А случись, под такое дело волчья стая? Кому нужен пастух, который не сумел уберечь стадо, не выследил загодя в высокой траве серые спины и не всадил в них с пяток, а то и с десяток стрел еще до того, как доберутся до телят серые разбойники? Да и лихой человек, завидев всадника с луком в налучье [147], колчаном да подсайдашным ножом [148], больше похожим не на нож, а на тесак, махнет рукой – козельские, ну их! – и поспешит скрыться подале.

Потому с луком в приграничной крепости учились управляться с детства. И лучников у ворот собралось немало.

А с доспехами было плохо. Дороги доспехи. Потому каждый нарядился кто во что горазд. На ком-то была надета битая дедовская мисюрка [149], кто-то прямо на тулуп натянул оплечья и наручи, побитые черными пятнами отчищенной ржавчины, кто-то соорудил себе из дубовых досок нагрудник и бутурлыки – все не голым в битву идти.

Несерьезно смотрелось ополчение на фоне княжьей дружины, выезжавшей из ворот детинца. Мужики завздыхали. Вот где воинство!

В глазах рябило от кольчужных, чешуйчатых и пластинчатых броней, начищенных до самоцветного блеска, от островерхих шеломов и наконечников тяжелых копий, сверкающих на солнце, так кстати выглянувшем из-за серой тучи. А кони-то, кони…

– Вот бы на таком коне прокатиться… Да в полной сброе… – завороженно прошептал проходивший мимо Тюря, останавливаясь и разом забыв, куда шел.

– И будет на тебе та бронь болтаться, как седло на корове, – буркнул стоящий рядом скоморох Васька, сам отчаянно завидовавший дружинникам.

– Что за человек? – беззлобно покачал головой Тюря, направляясь в сторону проезжей башни. – Всяку мечту испоганит. Наверно, потому, что своей нету.

Скоморох открыл было рот по привычке – и закрыл. Слов во рту не оказалось ответить.

– Во отбрил, Тюря, – одобрительно хмыкнул оказавшийся рядом рыжебородый.

Васька насупился было – и вдруг неожиданно для самого себя улыбнулся.

– Не, мужики. И у меня мечта имеется!