Генри Олди - Шмагия

В боковом крыле дома три девицы у окна тихонько мурлыкали колыбельную. «Спать пора, уснули глазки, сон несет в подоле сказки…» Капралы подпевали мужественными баритонами, лишь слегка испорченными «ледяным домом». Молодому метателю Тьядену на баритон не хватало возраста, а на песню — слуха. Поэтому он патрулировал на улице, веточкой стуча по забору в такт колыбельной.

«Усталость близится, а полночи все нет…» — вздохнул колдун.

— Расскажите, мастер Леонард. Прошу вас.

Детей приносит аист.

Когда все аисты в разлете, умотав клином в жаркий Клюкэнвыт, детей находят в капусте или горохе. Если капуста и горох благополучно сняты с огорода и хранятся в холодном подвале, где рожать вздумают разве что крысы, — деток, бывает, приносят в подоле, без помощи добропорядочного аиста. Иных надувает ветром, иными оделяют родителей Вечный Странник или Нижняя Мама, в зависимости от судьбы. Кое-кто рождается в сорочке или с серебряной ложкой во рту.

Маленький Леонард Швеллер родился в сыромяти.

Его мать, почтенная Гретта, которую с девичества звали Тетушкой Гретти, отдавая дань увесистости характера, как раз явилась в мастерскую свекра. Зачем бабе на сносях тащиться в кожевенную мастерскую? Кто знает. Сплетница Тильда Язычиха брехала, будто Тетушка Гретти желала застукать на горячем своего муженька, Бьорна Мяздрилу, заподозренного в чувствах к блудной женке топталя Воротняка. Подтвердились чувства или нет, о том история умалчивает. От всех страстей осталось лишь одно: вопль шлепнутого по заднице Леонарда над кипой телячьего голья.

По всем приметам, доля ребенка определилась.

В полные мастера — или «завотчики», как говаривали в слободе, — дед младенца выбился недавно. Пройдя трудный путь от кожемяки-наемника до опытного строгаля-юфтевика, Кирей Швеллер скопил деньжат на собственное заведение. Конкуренция в слободе по тем годам сложилась варварекая, могли и подпалить втихомолку. Но упрямства деду было не занимать. Зря, что ли, в молодости он утопил в Тайных Удах какого-то змея, сильно досаждавшего Ятрице?!

За подвиг магистрат наградил героя похвальной грамотой.

Сперва мастерская Швеллеров была по совместительству еще и сапожной. Позднее сапожники отделились: им не хватило места. Кожевенный промысел — дело сезонное, лето-осень, пока река не встала. Слобода треть года пахала, как проклятая, а две трети пролеживала бока на печи, подъедая запасы. Не таков был ушлый Кирей: он догадался обустроить работу не только в сезон, но и с поздней осени до ранней весны, задымив кострами всю окраину. В «пустые» дни было проще найти работников за мизерную плату. Да и скот били «на снежный поворот», так что закупка шкур приносила изрядный доход против весенней. Бьорн Мяздрила, сын Кирея Змееборца, поддержал и приумножил отцов промысел — в итоге Леонард, сын и внук, пришел на готовое счастье.

Так и случилось. Юный наследник исправно сосал мамкину грудь, рос не по дням, а по часам и играл дедовыми перстнями из железа, какие имеет всякий кожемяка. Дитя выучило слова «бахтарма» и «шакша» раньше заветных «папа» и «мама». Подростком Леон, нимало не утомясь, мог ворочать барку — большой чан для отмоки. Юнцом, тринадцати лет от роду, на спор рвал ремни, толок корье в укор бывалым дуботолкам, ловко работал стругом и «ощупкой» различал тертую кору лещины, мимозы и дерева кебраччо.

Родители нарадоваться не могли на сыночка.

Когда б не одна беда: дитя желало колдовать.

Ну, в детские годы тут дивиться нечему. Кто из сопляков не щелкает пальцами, «превращая» обидчика в гада подколодного? Кто не бормочет «Колдуй, баба, колдуй, дед!» над горкой щебня, творя из пакости золотишко, наподобие мудрых алхимиков Санкт-Крюковца? С возрастом эта глупость обычно проходит. Ан у Леона не прошла. В волшебных играх детворы он был заводилой: никому не удавалось столь искусно помавать руками, никто не умел так увлекательно выложить «ложный солнцекрай», совсем как настоящий. Окажись рядом некий Андреа Мускулюс, консультант лейб-малефициума, то сказал бы небось, что в действиях малыша есть система. Чудная, несообразная система, которая в наличии имеется, а результатов не дает, и даже наоборот. Но, к счастью или несчастью семьи Швеллеров, до рождения Андреа Мускулюса оставался еще изрядный срок. А других чародеев в Красильной слободе не обреталось.

Те же волхвы или маги, кто приезжал заказывать особые переплеты — Бьорн Мяздрила освоил сей полезный промысел и сыну науку передал, — никак не замечали юнца-кожевника с его дурными забавами. Большой птице — большой насест. А кто там вокруг копошится, на тех мы клювом щелкали.

Скандал разразился летом, накануне четырнадцатого дня рождения Леона.

Начался скандал, как обычно, с хорошей мысли, посетившей Бьорна-отца за семь месяцев до праздника. Раз сынуля мастак бормотать невнятицу и шевелить пальцами, надо отдать его в чародейное ремесло. Без отрыва от производства. Волшебник-кожевник вдесятеро приумножит славу мастерской. Бьорн уже в мечтах видел сокращение числа наемных работников: скребок сам скребет, сапоги сами топчут, корье само бьется. Да и счастье, невыразимое словами, воссияв на лице молчуна-сына, радовало строгого, но любящего отца. Других наследников у Мяздрилы не было, Тетушка Гретти после Леона рожала одних пацанок, а посему Бьорн видел в сыне продолжение себя самого.

Сперва обратились к ведьме Эсфири Лимисдэйл, бабке приснопамятной Мэлис.

Полгода с гаком, закончив работу в красильне, юный Леон бегал за реку — учиться колдовству. Сейчас, спустя сорок лет, лысый и пузатый Леонард Швеллер вспомнит эти месяцы, как счастливейшие в своей жизни. Он учился взахлеб, видя в ученье смысл и цель всего своего существа. Словно незрячему от рождения открыли глаза на краски мира. И чем дольше он учился, тем больше мрачнела опытная ведьма.

Милый парнишка, бычок со взглядом фанатика, оказался бездарем.

Полным и абсолютным.

— Я не возьму ваших денег, — наконец сказала она мастеру Бьорну, когда Мяздрила принес очередной месячный взнос. — Это пустая трата времени. Ваш сын никогда не станет чародеем.

Леонард расплакался. В первый и последний раз. Больше никто не видел слез на жестком, упрямом лице Швеллера-младшего. А папаша Бьорн не поверил. Как тут поверить, когда сын отдает ученью все силы! В семье Швеллеров твердо знали: усердье и труд всех перетрут! В частности, утереть нос нахалке-ведьме тоже следовало бы.

— Деньги ваши! — рявкнул папаша, отстаивая честь семьи. — Вы их заработали, Эсфирь. А мы, драный хоз, поищем достойного учителя! Чтобы был не чета захолустной ведьмочке… Хвала Небесному Страннику, не обеднеем!